Кровавая графиня
Шрифт:
Видом избитых гайдуков, рослых мужиков, мучимых страхом, не было ли учиненное наказание всего лишь задатком, явно наслаждалась Илона Йо, женщина столь же худая и высокая, хотя не такая прямая, как Анна Дарабул. Злорадная улыбка сгорбившейся под бременем лет старухи еще больше углубляла морщины вокруг широкого рта, в котором единственный, торчавший словно бивень, резец вздымал верхнюю губу. Никто бы не поверил, что эта сморщенная женщина выкормила всех детей чахтицкой госпожи: Анну, Урсулу, Катарину и Павла.
Дора Сентеш, обладательница могучей мужицкой стати и громкого голоса,
Перед тремя старухами, уроженками Нижней земли, трепетала вся челядь: это были самые доверенные служанки и советчицы госпожи, всегда прислушивавшейся к их словам. Но расположение госпожи оспаривали лишь Анна и Илона. Правда, первенство обычно оставалось за Анной, женщиной вспыльчивой, мстительной, дотошной и бранчливой. Илона тоже была в избытке наделена этими качествами. А Дора Сентеш взирала на их потуги с каким-то мужским презрением.
Четвертая, самая старшая служанка, Ката Бенеская из Чахтиц, в чьи обязанности входила стирка и самая грязная домашняя работа и которая попала в замок благодаря ходатайству матери шарварского предикатора[22], в их состязании также не участвовала. Это была некрупная собой женщина со старым, лучившимся добротой лицом, совестливая, работящая, доброжелательная, сговорчивая, поэтому она равно слушалась и Анны, и Илоны Йо, и Доры Сентеш, словно именно они были ее госпожами. Она делала все, что они ей приказывали. А получала в ответ одно презрение. Женщины не замечали ее в упор, и, кроме приказов, она не слышала от них ни единого слова.
Катарина Бенецкая взирала на все происходившее во дворе из двери прачечной, словно не осмеливалась и приблизиться к госпоже.
Не дождавшись ответа, Алжбета Батори спросила еще более зловеще, где горбун. Один из гайдуков, набравшись смелости, ответил, что Фицко лежит в лежку. Он получил столько ударов, что не в силах стоять на ногах.
— Тотчас приведите его! — приказала она.
Анна и Илона, всегда готовые любой ценой выполнить желание госпожи, побежали в людскую. Илона остановилась посреди двора, разочарованная, раздосадованная: Анна опять опередила ее. Стремглав перебежав двор, она уже открывала двери людской.
Фицко лежал точно мертвый.
— Вставай, госпожа тебя требует!. — крикнула она резко, горя нетерпением выполнить господский приказ.
Фицко дернулся и с большим трудом сел. Потом свесил ноги с постели. По выражению лица видно было, что каждое движение причиняет ему невыносимую боль. Конечно, он предпочел бы лежать, не показываться на глаза госпоже в таком жалком виде. Но он знал: не явись он своим ходом, госпожа прикажет принести его на носилках, а это было бы еще позорнее.
Он двинулся к двери. Увидев, как трудно ему дается каждый шаг, Анна схватила его за руку, хотела помочь. Но он злобно на нее покосился и оттолкнул от себя.
— Подумать только! — взбесилась она. — Хочешь ему помочь, а он за добро вон как платит!
Словно пьяный, горбун с великим трудом доковылял до госпожи, которая тряслась от злости, что слуга заставляет себя ждать. Однако, завидев его, сменила гнев на милость и разразилась безудержным смехом: таким потешным показался ей Фицко в своей
— Ха-ха-ха, — смеялась госпожа, — коса нашла на камень! Этот парень похоронил твою славу непобедимого силача. И похоже, у тебя уже проклевываются рожки, дьявол ты этакий!
Фицко стоял перед госпожой воплощением срама и покорности. Гайдуки поглядывали на него не без удовольствия. При виде его унижения они забыли и о собственных синяках и чуть ли не с благодарностью вспоминали разбойников.
Но их затаенному желанию увидеть своего мучителя на «кобыле» не суждено было сбыться.
— Фицко, — проговорила госпожа, досыта насмеявшись, — ты все же вел себя мужественно и заслуживаешь признания. Я не обманулась в тебе. Защищая мои интересы, ты не жалел своей шкуры. Ложись и лежи, покуда силы к тебе не вернутся. А чтобы ускорить выздоровление, позови Майорову еще сегодня.
Майорова слыла во всей миявской округе опытной знахаркой, лечившей травами и мазями. При любых недомоганиях чахтицкая госпожа приглашала ее к себе. Она во всем следовала ее советам и богато вознаграждала знахарку.
Майорову везде уважали, но и изрядно побаивались. Люди считали, что она продала душу дьяволу, который наделил ее за это способностью проникать в тайны трав, познавать их лечебную силу, а также особым даром прогонять болезни и заговаривать несчастья. Оттого и старались не попадаться ей на глаза. На посиделках рассказывали о ней страшные истории, но душевные или телесные недуги заставляли больных идти к ней на поклон. Не только простолюдинов, но и владык замков и градов. Знатные дамы со всей округи купались в ароматном отваре ее трав.
То, что госпожа позволила позвать ради него Майорову, было для Фицко истинной почестью. Исполненный благодарности, он буквально на глазах оживал: выпрямился, поднял голову и преданно смотрел на госпожу.
Язык у него развязался, и он тут же описал все ночные приключения. О священнике Поницене, беглеце Калине и о разбойнике Дрозде он говорил кипя от злости. Но о наказе Дрозда и Калины умолчал, как и гайдук.
Высокий лоб госпожи снова нахмурился.
— Явись ко мне как можно быстрее, — проговорила она, — у меня будут кое-какие повеления касательно разбойников и их нового дружка.
Разбойник в замке
Госпожа снова метнула на гайдуков угрюмый взгляд, встала и, надменно выпрямившись, велела конюху привести Вихря. Вдруг она заметила испуганное лицо Фицко, обращенное в сторону больших ворот. С его уст внезапно сорвался крик.
— Дрозд!
Все взгляды устремились к окованным железом воротам.
Действительно, тяжелым, звонким, уверенным шагом к ним приближался Андрей Дрозд.
Не сразу можно было его узнать: он был нарядно одет словно дворянин, собравшийся на свадьбу. Портной шил это платье явно не для него. Однако с кого он снял его, был ли такой вельможа, который мог бы сравниться с ним в объемах? От всего его вида, от решительной походки веяло несомненным достоинством.