Кровавая графиня
Шрифт:
Итак, палатин решил перевезти чахтицкую госпожу в ее врановский град, дабы там за ней приглядывали дочери до тех пор, пока буря не пронесется и ее сообщники не понесут самого сурового наказания. А потом пусть за ней навсегда закроются ворота какого-нибудь монастыря, чтобы там в самоотречении и немом раскаянии она провела остаток своей жизни и примирилась с Богом.
…Тридцатого декабря 1610 года один из разбойников, стоявших под Чахтицами на страже, влетел, запыхавшись, в приход, где вожаки вольницы и мятежного
— Палатин с великим кортежем приближается к Чахтицам, — оповестил разбойник.
Ян Поницен возликовал, и радостное известие о том, что палатин едет, чтобы навести порядок, молниеносно разнеслось по городу. Люди возбужденно собирались во дворе прихода.
— Сыны мои, — советовал Ян Поницен вожакам вольницы, — свое дело вы сделали, спасите себя. Прежде всего ты, Ян, ибо я убежден, что палатин держит на тебя сердце. Да и ни к кому из вас не проявит он снисхождения!
— Спасите себя, — просили Магдула, Эржика и Мариша, то же самое шептала Павлу Ледереру и Барбора, которая благодаря счастливой любви чудесным образом выздоравливала.
— Нет, — ответил Калина, — мы не побежим. Совесть у нас чиста!
Радостное ожидание палатина и его спутников омрачала лишь мысль об участи разбойников.
Палатин приехал. Ян Поницен встретил его с подобающими почестями и пригласил почтить его дом высочайшим присутствием.
Сопровождаемый Юраем Заводским, графом Няри, присоединившимся к кортежу в качестве доверенного короля, Юраем Другетом и Микулашем Зринским, зятьями чахтицкой госпожи, а также Медсри, опекуном самого младшего Надашди[62], палатин принял приглашение. Он угрюмо задавал вопросы священнику, старосте и уважаемым гражданам и столь же угрюмо выслушивал их ответы. Он был непредсказуем — никто не ведал, что у него на уме.
— Где предводители разбойников и их тайный союзник, о котором вы упомянули? — спросил он холодно, поднявшись для того, чтобы пройти в град по подземелью, собственными глазами убедиться в ужасах застенков и поразить чахтицкую госпожу неожиданным своим появлением.
Вопрос палатина привел в трепет присутствующих. Никто не ответил, чувствуя, что оказался бы предателем, если бы сказал, где находятся разбойники.
— Где они? — снова осведомился палатин, окидывая суровым взглядом священника, а затем чахтичан.
— Они здесь, — ответил Ян Поницен, и его кроткие глаза сшиблись с яростным взглядом палатина. — Они уверены в своей невиновности, поэтому рассчитывают на справедливость вашей палатинской милости. Они не убежали, они здесь, в людской, ждут вашего решения относительно своей участи.
— Господин секретарь, пусть приведут разбойников!
— Кто ты? — спросил палатин первого, кто вошел в приходскую горницу вслед за Юраем Заводским.
— Имрих Кендерешши, — прозвучал
— Почему ты сбежал к разбойникам, отказавшись от должности защитника права, порядка и спокойствия?
— Потому что в тех обстоятельствах, в которых я оказался, я мог защищать право и справедливость, лишь будучи вольным братом, а не пандуром.
— Ты обвиняешься в том, что обокрал сокровищницу Алжбеты Батори.
— Моя невиновность доказана. Мы сами схватили вора, и его добыча находится под охраной его преподобия, чтобы быть возвращенной законному хозяину.
— Кто совершил кражу и где он?
— Это Фицко. Он содержится под стражей в сельской управе.
Палатин распорядился, чтобы через два-три часа Фицко был доставлен в град.
— А тебя я уже знаю, Калина! — воскликнул палатин, обратив взгляд на гордо выпрямившегося молодого человека. — Как же, господин князь!
Палатин рассмеялся. То был зловещий смех — Ян Поницен побледнел от дурного предчувствия..
— Твоя история мне ведома, а потому ни о чем не спрашиваю. Кто ты? — спросил он человека могучей стати, стоявшего рядом с Калиной.
— Андрей Дрозд!
— Так это ты тот мятежник, который бросил работу и собрал разбойничью ватагу?
— Да, я.
— Почему ты стал разбойником?
— Моя жизнь была хуже, чем у животного. Работал от зари до зари, безропотно слушался, позволял себя бить — жалкое существование, недостойное человека. В Чахтицах совершались дела, на которые невозможно было спокойно смотреть, и если не ради другого, то хотя бы из-за них я ушел в горы.
— Ты мечтал стать господином?
— Нет! Просто хотел жить по-человечески.
— А ты кто и как тебя зовут?
— Ледерер, господский слесарь.
— Ты помогал разбойникам?
— Помогал.
— Ты знаешь подземные коридоры?
— Знаю как свои пять пальцев.
— Хорошо, пойдешь с нами, поведешь нас, а вы… — Он посмотрел на вожаков разбойников.
Чахтичане сидели вокруг стола, затаив дыхание. Они не знали, чем кончится этот допрос, волновались за своих защитников, а больше всех — Эржика, Мариша, Магдула и Барбора. Замерев в страхе, они слушали палатина из соседней комнаты.
— Господин секретарь, — отозвался палатин, — прикажи и этих людей отвести на град.
Услышав эти слова, к палатину подбежала Эржика:
— Мы ждали от вашей палатинской милости справедливости, а не наказания заступников и преследуемых.
Ян Поницен замер при виде такой смелости.
— Кто ты такая?
— Эржика Приборская, жена Андрея Дрозда, достойного человека, которого ваша палатинская милость хочет бросить в тюрьму.
Палатин был в замешательстве.
Он вдруг догадался, что перед ним стоит дочь секретаря. Он окинул ее любопытным взглядом. Секретарь был бледен.