Кровавая графиня
Шрифт:
Отброшенная госпожа споткнулась об одну из лежавших на ковре девушек и упала ничком. Но тут же вскочила и в безумной ярости ринулась на палатина.
— Что вы здесь рыщете? Зачем, точно вор, вломились в мой град? — кричала она. Ее зятья следили за нею испуганными глазами, а на лице графа Няри блуждала спокойная презрительная улыбка.
Она бросилась на палатина, острыми ногтями нацеливаясь в его лицо.
— Зверь! — выкрикнул палатин, схватил ее руки и сжал их так, что она взвыла от боли. — Свяжите эту бестию!
Солдаты в два счета связали графиню и обеих служанок.
— Протестую
— Заткните ей рот! — приказал палатин ратникам. Те без промедления исполнили и этот приказ.
— Никто никогда уже не услышит твой голос, чахтицкая госпожа! — Палатин задыхался от гнева, но, сознавая важность момента, подавлял свое возмущение и говорил чрезвычайно серьезным и холодным голосом, приняв самую достойную позу. — Никто никогда не увидит тебя, и ты уже никогда не причинишь страданий ни одному человеческому существу…
Другет и Зринский внимали ему, затаив дыхание. Алжбета Батори рвалась из рук державших ее ратников, глаза ее метали молнии ненависти и злобы, лицо меняло цвет. Но слова палатина, в которых клокотал едва приглушаемый гнев и сквозило убийственное презрение, падали на нее, словно град, охлаждающий самую пылкую страсть. Ужас обуял ее, сердце бешено заколотилось от страха.
— Знай же, что на поверхности земли, — продолжал палатин, — чьим воздухом ты недостойна дышать, ты доживаешь последние мгновенья, в последний раз тебя касаются лучи Божьего солнца, в последний раз ты среди людей, к сообществу которых ты не имеешь права принадлежать. Ты исчезнешь из этого мира и никогда больше в него не вернешься. И пусть навсегда поглотит тебя вечная тьма, чтобы в немой тишине и одиночестве ты ясно увидела свою прежнюю нечеловеческую жизнь, смогла понять всю глубину своей низости. И моли небо, дабы оно простило тебе твои вопиющие злодеяния и смилостивилось над тобой.
В тайной зале воцарилась гробовая тишина, в которой лишь временами слышались стенания измученных девушек.
— Чахтицкая госпожа, — торжественно произнес палатин после многозначительной паузы, — приговариваю тебя к пожизненному заключению в подземелье твоего собственного града!..
Таков был приговор, свершившийся над графиней. Она, делавшая все, что ей хотелось, обладавшая неограниченной властью и свободой, теперь, когда менее всего ожидала, потеряла все это навсегда.
Протестовать было бесполезно. Она не могла даже пальцем коснуться человека, оскорбившего ее так, как никто другой до сих пор, не могла броситься на него, не могла выцарапать ему глаза под этим крутым лбом и вырвать язык — орудие столь чудовищного вердикта.
— И вас ждет достойная расплата, — обратился палатин к Доре-и Илоне. — Солдаты, берите этих бестий! И позаботьтесь о несчастных девах, если в них сохранилась хотя бы капля жизни!
Дора и Илона визжали, словно перед ними разверзлась преисподняя, однако ратные люди не очень с ними церемонились. Так огрели кулаками, что у них искры посыпались из глаз. Но Дора не сдавалась. Вид тайной двери манил ее надеждой на спасение от судьбы, уготованной палатином. Но ее усилия были напрасны. Три ратника накинулись на нее, уложили на землю и так придавили,
— Госпожу отведите прямо в темницу, — приказал палатин и направился к выходу, уже не удостаивая Алжбету Батори ни единым взглядом.
Другет и Зринский последовали за ним, безмолвные, словно тени.
Граф Няри остался стоять в дверях, и когда ратники, уводившие Алжбету Батори, поравнялись с ним, он подошел вплотную к графине. Его губы, искривленные злобной ухмылкой, были остры как нож, слова, которые он прошептал ей, буквально пробуравили ее:
— И все-таки ты еще раз выйдешь на поверхность, еще раз коснутся тебя лучи солнца — когда тебя поведут на виселицу! Я не буду знать покоя, покуда не вздернут тебя, как распоследнего злодея!
Алжбета Батори зеленела, желтела от злости, вырывалась из рук ратников, но граф Няри ответил громким смехом… Смехом, который, казалось, полз на нее, как шипящая змея, готовая смертельно ужалить…
К разбойникам нет снисхождения
Палатин кипел от ярости и возмущения. Минутами он думал, вот-вот его хватит удар. Он взволнованно ходил по подворью града. Морозный воздух, снег, скрипевший под тяжелыми шагами, и вид ясного неба, по которому скользили ползучие теми наступавшего вечера, мало-помалу утишали разбушевавшиеся чувства.
Капитан робко приблизился к нему. Он ждал распоряжений.
— Вы мне не нужны! — прогнал его палатин.
Зятья Алжбеты Батори также боязливо подошли к нему.
— Ужас! Ужас! — единственные слова, которые он мог сейчас произнести.
Долго стоял он на крепостной стене, устремив взгляд на темнеющую долину, пока не обрел способности спокойно рассуждать.
— Друзья, — сказал он Другету и Зринскому, что безмолвно стояли возле него, — я сожалею, если вы не согласны с моим решением. Я изо всех сил сдерживал себя, чтобы не приказать казнить чахтицкую госпожу на месте!
— Мы согласны, — ответил Зринский, — просим лишь вашу светлость не переносить свой справедливый гнев и на нас. Пусть ваши отцовские и дружеские чувства к нам останутся прежними.
— Мне жаль вас. — Палатин пожал им руки. — Ради вас и ради доброго имени Батори и Надашди я собирался без шума навести порядок в делах Алжбеты Батори, чтобы даже суд не имел возможности заглянуть в ее чудовищную жизнь. Мне в самом деле жаль, что свое решение — упрятать ее во врановский град и, отлучив от мира, лишить возможности и впредь творить преступления — мне пришлось отменить.
Перед палатином и зятьями чахтицкой госпожи, словно призрак, в полной тишине возник граф Няри.
— А я боюсь, — проговорил он сладким голосом, который особенно злил палатина, — что твоей светлости придется отменить нынешнее решение.
Палатин враждебно посмотрел на него.
— Король, — улыбнулся граф Няри, — определенно будет недоволен тем, что убийц покарал ты, а не суд. И даже до того еще, как я покажу ему эти записи, сделанные рукой преступницы. В них она заносила девушек, которых извела собственноручно и с помощью своих служанок. Называя имена или определения такого рода, как «совсем маленькая» или «пухленькая брюнетка», она вписала сюда шестьсот десять девушек![63]