Кровавая графиня

Нижнанский Йожо

— Хорошо, хорошо, — успокаивала ее мать, — пусть будет по-твоему. Свадьбу сыграем в Чахтицах и — по твоему желанию — под звон всех колоколов. Будет и погребальный звон!..

— Нет, — воскликнула Эржика, — не хочу, чтобы колокол но умершему жалобно ныл в день моей свадьбы!

— Мне кажется, ты уже не хочешь, чтобы погребальный звон провожал разбойника в преисподнюю! — вскинулась мать.

— Я не хочу, чтобы он умер в день моей свадьбы и по твоему повелению, матушка! Прошу тебя, если ты действительно любишь меня, чтобы ни случилось, не желай его смерти, даже если твои холопы одолеют его, ты даруешь ему жизнь!

Алжбета Батори кипела от возмущения,

но пересилила себя — Эржика так преданно прижималась к ней, она была сплошным воплощением мольбы. Графиня чувствовала: открой она дочери свое подлинное лицо, скажи, что на самом деле думает, — снова потеряет ее.

— Хорошо, дарую ему жизнь! — пообещала она и погладила дочь по распаленным щекам. Но рука была холодна как лед.

Эржика пытливо вгляделась в лицо матери. Она чувствовала всю неискренность ее обещания…

На вечере у Эстерхази

От ворот заезжего двора с внушительным грохотом откатила парадная карета. Следовала она недалеко — примерно до середины Долгой улицы, ко двору Эстерхази.

В карете сидела, готовая ко всяким волнующим событиям, чахтицкая госпожа, рядом — с бьющимся сердцем Эржика. Хотя она и жила в дворянском доме и воспитывалась как надлежит барышне, однако в роскоши Эржика не купалась. Ей и не снилось, что настанет день, когда, великолепно одетая и увешанная драгоценностями, она поедет на бал венгерской знати во дворец графа Эстерхази.

Она с тревогой думала о встречах во дворце, о толпе гостей, которые нынче наводнят его. Как она будет чувствовать себя в этом великосветском обществе? Не опозорит ли мать? Как пройдет встреча с женихом, с графом Иштваном Няри? Почему мать выбрала ей в мужья именно этого человека? По чему она так убеждена, что он женится на ней по ее приказанию?

— Эржика, — словно читая мысли дочери, отозвалась Алжбета Батори, когда они стали приближаться к великолепному дворцу Эстерхази, — только не смущайся, что ты впервые в жизни оказываешься в таком большом и избранном обществе. Веди себя так, как подсказывает тебе твое чувство и вкус, впрочем, я постоянно буду рядом с тобой.

Слова матери немного приободрили ее, но страх и сомнения вновь овладели ею, как только она зашагала бок о бок с матерью по дворцовому двору, освещенному факелами.

Появление Алжбеты Батори произвело в обществе переполох. Ее считали затворницей, почти не покидающей Чахтиц и живущей воспоминаниями о погибшем супруге.

Эстерхази встретили ее сердечно. Пока граф приветствовал мать по-латыни, Эржика стояла, как на иголках, поскольку понимала лишь отдельные слова. Хозяин поцеловал Алжбете Батори руку, хозяйка обняла ее, и давние приятельницы облобызались.

Потом хозяйская чета обратила свой взор на Эржику.

Румянец залил щеки девушки.

— Это моя самая любимая молодая подруга, Эржика Приборская, дочь честного земана из Врбового! — представила ее Алжбета Батори и, словно желая показать, как она дорога ей, обняла и привлекла к себе.

В здешнем обществе знали, что Алжбета Батори приехала в Прешпорок с дочерью простого дворянина и обращалась с ней как с ровней, но не ожидали, что она появится с этой девушкой на балу у Эстерхази. Поступок ее вызвал явное недовольство. Хозяин был в замешательстве, он не знал, как вести себя по отношению к девушке. Алжбета Батори была известна своей вспыльчивостью, и он опасался, что если даст понять, насколько недостойна ее положения подобная дружба и как бестактно вводить такую особу в высший свет, то оскорбленная графиня может взорваться гневом.

Но колебался

он недолго: обратившись к Эржике, он по-словацки сказал ей несколько приветственных слов. У Эржики дрожала рука, которую она протянула ему. Она покраснела еще больше, когда он поданную руку поцеловал.

— Приветствую вас, милое дитя! — благосклонно сказала графиня Эстерхази, поняв поведение мужа и последовав его примеру. Она обняла и поцеловала Эржику.

Это послужило знаком для всех собравшихся: придется извинить поступок чахтицкой госпожи и «чужачки». Поначалу аристократы с трудом снисходили до представительницы низшего сословия, но уже позднее некоторые из них, и прежде всего молодые люди, стали искать ее общества. Они вились вокруг нее, поочередно приглашая танцевать под звуки венского оркестра. Эржика влекла их своей красотой и простым обаянием молодости, она была, по существу, прекрасной молодой дамой, за благосклонность которой приходилось бороться. Мать с удовольствием и гордостью наблюдала, как чудесно она вписывалась в новую среду, как росло число ее восторженных поклонников. Алжбета Батори тоже не была обойдена обожателями. Она ослепляла их своей зрелой красотой и остроумием. И старики, и молодые люди добивались ее внимания, они были сама любезность, утонченность выражений, воплощенный восторг.

Между тем графиня Батори внимательно оглядывалась по сторонам, выискивая глазами графа Иштвана Няри. Собственно, ради него она и пожаловала на этот вечер с Эржикой. Но он долго не показывался, и она спросила о нем графиню Эстерхази.

— О, если он обещал, то непременно придет, — уверила ее графиня, — окажись он хоть на другом конце света. Он уехал в Вену по делу особой важности, но обещал непременно вернуться и привезти с собой редких гостей.

И в самом деле вскоре в дверях появился мужчина лет пятидесяти, стройный, довольно изящный, даже несколько женственный. Это был Иштван Няри, на его морщинистом, тонконосом лице блуждала сладкая улыбка.

— Чуть было душа из меня вон, — сказал он и, запустив длинные тонкие пальцы в поредевшую рыжеватую челку, пригладил ее, словно гребнем, — так я спешил вернуться в ваше драгоценное общество. На своей саврасой я обогнал карету с гостями из Вены, она прикатит сюда не ранее чем через полчаса.

Уверенным шагом он переходил от дамы к даме, как воплощенная учтивость, угадывая опытным взглядом, какой из них следует поклониться раньше. Но даже у тех, кто оказался среди последних, он не вызывал неприязни, ибо в похвалах их красоте умело усиливал восторженные нотки и поэтический накал. Мужскую половину общества он приветствовал разом, самым что ни на есть дружеским тоном, хотя и знал, что все презирают его. Всем были неприятны его немужские манеры, его изысканная речь, слишком сладкие, неутихающие панегирики в адрес дам, двусмысленные слова, содержащие всегда некий невысказанный намек. Он был хитер, расчетлив, образован, знал языки. Эти качества и делали его столь незаменимым для палатина и императорского двора в Вене.

Кроме того, он был знатоком дамских сердец. Он мог соблазнить любую приглянувшуюся ему женщину. С удивительным постоянством он из ста дорожек выбирал одну, самую правильную. И был молчалив, как могила, никто никогда не слышал, чтобы он хвалился своими любовными победами. Выдержка была главным залогом его успехов и поводом для ревности молодых и старых мужей.

Как только он вошел в залу, графиня с дочерью отошли за колонну, дабы он не сразу заметил их.

— Это он, Эржика! — Она сжала руку дочери. — Твой жених!