Кровавая месть

Сандему Маргит

Воллерский помещик внимательно посмотрел на него.

— С ведьмами? О, есть множество методов! Самый простой из них… — его мрачное лицо просияло. — Да, конечно же! Настоящую ведьму следует сжечь на костре!

— Но это нужно сделать тайно. Мы должны избегать какой бы то ни было огласки.

На лице воллерского помещика появилась жуткая улыбка:

— Это будет замечательный костер!

— Незабываемый! И она не должна ни о чем знать заранее. Она одержима опасными силами и может заколдовать нас, если мы попадемся

ей на глаза.

— Точно! Однако…

— Что же?

— Меня смущает одно: амбар не подходит для этого.

— Да, — подумав, согласился судья. — Загорится вся усадьба, да и лес совсем рядом…

— Усадьбу не жалко, она и так вот-вот развалится, а лес поблизости нужно вырубить — на это уйдет день.

— Правильно! А как быть с этим? С «курьером Его Величества короля Карла XI»?

— Он не должен быть свидетелем происходящего.

Судья кивнул:

— Он слишком много знает. Так пусть же сгорит на том же самом костре!

— Это будет замечательное представление, мой друг! Когда же мы устроим все это?

— Скажем, завтра вечером. К этому времени все будет готово.

— Прекрасно! Теперь в моей жизни будет хоть какой-то просвет!

Бранд в который уже раз подходил к окну. Доминик отпросился на три дня — и он отсутствовал уже более двух дней. Не следовало его отпускать! Они обещали ждать его три дня и только после этого отправляться на поиски.

Но где его искать? Сначала он думал отправиться в округ Энг, но там они уже были. Неужели он окажется брошенным на произвол судьбы?

Во всех трех усадьбах беспокоились. Габриэлла плакала и обвиняла себя в том, что толкнула, хотя и невольно, Доминика на верную гибель. Никлас хотел тайно отправиться на поиски обоих, но его остановил Андреас.

Страх, ужас, плач царствовали в Гростенсхольме.

Каждому, будь то мужчина или женщина, по-своему не хватало Виллему — подобно тому, как в свое время все работники готовы были отправиться на поиски маленького Маттиаса.

Ларc, сын Йеспера и внук Клауса, тоже искал — в основном, вокруг своего собственного дома, стоящего в лесу на холме.

Ларc удивил всех, женившись и родив дочь, которая тут же поставила всю семью с ног на голову: у них появился очаровательный, белокурый, толстый и крикливый ягненок, вокруг которого все вертелось. Ни у кого не было сомнения в том, что у маленькой Элизы добрая душа. И в самом деле, она напоминала пышную розу среди осота или лилию на бесплодной песчаной дюне. Она была хороша, как маленький эльф, с белокурыми локонами, падающими на плечи, и голубыми, ясными глазами. Ее веселое щебетанье слышалось с утра до ночи в скромном фермерском домике. Йеспер называл ее Принцессой и никак не мог насмотреться на нее. «Как меня зовут, Элиза?» — спрашивал он обычно. И годовалая крошка отвечала так, как ее учили: «Деда Йеппе». И Йеспер сиял, как солнце: «Это дедушкина внучка! Такая

же умница, как и он, она унаследовала мою сообразительность!» Мать Элизы ничего не говорила, только многозначительно поджимала губы.

Девочку назвали в честь Эли из Линде-аллее, которая считалась на ферме ангелом-хранителем и доброй феей. Они никогда не уходили с Липовой аллеи с пустыми руками, если испытывали в это время нужду. Из Гростенсхольма — тоже, поскольку ферма принадлежала хозяевам Гростенсхольма, Маттиасу и Хильде, и их долг был помогать своим работникам. Что они и делали. Отношения же с Эли и другими жителями Линде-аллее в значительной мере носили отпечаток дружбы — и это повелось с тех пор, как Суль явилась домой с тяжело больным Клаусом.

И теперь все их семейство переживало за маленькую, непостижимую фрекен Виллему.

Ларе отправился запирать на ночь надворные постройки и сеновал, но, вернувшись домой, он остановился в дверях и задумчиво почесал затылок.

— Что с тобой? — спросила жена, укладывающая спать девочку. Элиза прыгала и возилась в кровати, а мать говорила сердито: «Ну стой же спокойно, я раздену тебя!» — как говорят миллионы матерей во всем мире.

— Я не знаю, — ответил Ларс. — Мне показалось, будто в сарае кричала рысь.

— Что ты говоришь! — удивилась его жена. — Эта кошка была там?

— Похоже, что так. Но опасности нет, все животные заперты в клетку. А если у этой рыси детеныши? Кто-то мяукал, словно котенок.

— Нет, в это время года у рыси не может быть детенышей, — скептически ответила его жена. — Постой-ка! А не могло это быть чем-то другим? Привидением, например?

— Не знаю, что там такое было. Отец, пойдешь со мной? Возьми фонарь и посмотрим, что там.

Йеспер, который не любил разговоров о привидениях, сказал, что, конечно, он пойдет, но что-то у него разболелась нога…

— Эта нога болит у тебя всякий раз, когда ты пытаешься увильнуть от чего-то неприятного. Пошли же, там наверняка какой-то зверь попался в капкан!

И Йеспер, шестидесяти семи лет от роду, зажег, скрепя сердце, фонарь. Для верности он запер дверь на засов, взял нож и перекрестился.

И они пошли.

Вечер был безветренным, в воздухе пахло снегом, но снег пока не выпал. Поросший лесом холм казался угольно-черным на фоне неба. Все было тихо. Далеко внизу светились маленькие, желтые огни окон Гростенсхольма.

— Лично я ничего не слышу, — нарочито громко произнес Йеспер, чтобы спугнуть возможное привидение.

— Ты, отец, подожди немного, сейчас услышишь!

Было холодно, но Йеспер, расстегнувший по дороге свои многочисленные куртки, запарился, его сопящее дыхание нарушало тишину.

— Это становится…

— Тихо! — прошептал Ларс. — Слышишь? Как только ты открыл рот…

Сердце Йеспера застучало, фонарь задрожал в руках. Из сарая послышался протяжный звук.