Кровавое дело
Шрифт:
— Мне и думать-то нечего, — возразил старик Грийский. — Я, не колеблясь ни минуты, отвечу вам да, да, и тысячу раз да! Я видел вас за работой и, наконец, много слышал о вас от наших собратьев, которые, несмотря на всю свою зависть, все-таки не могли не отдать вам должное. Я уже говорил, если вы только припомните, что ваше место первое среди современных окулистов. Смелость соединяется у вас с осторожностью, а это большая редкость. Еще немного практики, и вы по справедливости будете считаться первым хирургом. Я вполне одобряю ваши теории и полагаю, что применение их в таком заведении, как мое, приведет к самым чудесным
— Остается еще поговорить о человеке, — заметил Пароли.
— Да.
— Вы не доверяете мне как человеку?
— Да, это правда.
— Но почему же?
— Справедливо ли, нет ли — не знаю, но вы пользовались самой убийственной репутацией. Может быть, это несправедливо?
— Не могу сказать, чтобы было совсем несправедливо, но, во всяком случае, крайне преувеличено. Впрочем, имейте в виду, что, кроме клиники и больницы, где про меня распускали подобные слухи мои достойные коллеги, этой дурной репутации не существует больше нигде.
— Но она существует вообще. Уж и это очень дурно.
— Я изменил во многом свой образ жизни. Многих дурных сторон, достойных порицания, в ней уже нет, и я знаю, что моя сила воли предохранит меня от новых падений.
— Я очень желал бы этого ради вас и поздравляю с решением начать новую жизнь. Вы и представить себе не можете, сколько вы от этого выиграете.
— В таком случае вы, не колеблясь, согласитесь передать мне ваше заведение, если я обязуюсь сохранить за ним доблестное наименование «Лечебница доктора Грийского»?
— Этого мало. Вы должны выполнить еще и другие условия.
— Вы желаете сделать меня сперва компаньоном?
— О нет! Преемником — да, компаньоном — ни за что. Я столько работал на своем веку, что чувствую себя гораздо старше своих лет. Я хочу отдохнуть, уехать совсем из Франции и поселиться в Варшаве, где родился и где желал бы умереть. Но ведь вам известен мой ультиматум.
— Деньги?
— Да.
— Сколько?
— Я, кажется, уже говорил: двести пятьдесят тысяч франков.
— Это очень много!
— Напротив, это очень мало. Стоимость одного только здания. Ведь это золотое дело для того, кто его приобретает! Вы знаете, что будете миллионером через несколько лет.
— Хорошо! Но если я попрошу у вас отсрочки в платеже?
— Я откажу вам самым решительнейшим образом. Покидая Францию, я не желаю оставлять за собой никаких денежных расчетов. Мое решение твердо раз и навсегда: все или ничего! Или я окончу свой век в Париже, или же я уеду отсюда и совершенно отрешусь от своего заведения, порву с ним всякие связи. Это уж дело моего преемника. Итак, не будем тратить время на бесполезные разговоры. Есть у вас двести пятьдесят тысяч франков?
— Нет.
— В таком случае прекратим бесполезный разговор, мой дорогой и уважаемый коллега.
Грийский уже намеревался встать, желая этим показать, что аудиенция окончена.
— У меня нет двухсот пятидесяти тысяч, но есть двести тысяч франков, — поспешил прибавить Анджело.
— А! Вы получили наследство?
— Нет. Я нашел богатого человека… поручителя… Но он может располагать только этой суммой. Послушайте, дорогой мой учитель, вы теперь богаты, имеете большое состояние, приобретенное доблестным, честным
Грийский усиленно думал в продолжение нескольких минут, показавшихся бесконечными.
— А те двести тысяч франков, о которых вы мне говорите, действительно могут немедленно поступить в ваше распоряжение?
— Они уже находятся в моем распоряжении.
— Ваш поручитель не откажется в последнюю минуту? Ведь это нередко случается!
— Как же он может отказаться, когда деньги у меня в кармане? И если вы приготовите квитанцию, я мог вручить вам их сию же минуту.
— А! Ну, это совершенно другое дело! Скажите, если бы я принял ваше предложение, то когда бы вы пожелали вступить во владение лечебницей?
— Когда это удобно для вас.
— В таком случае чем скорее, тем лучше, вот что для меня было бы удобнее всего.
— По мне — хоть завтра!
— Отлично! А вы соглашаетесь на условие, на мое главное условие? То есть что лечебница сохранит мое имя и будет носить его, пока я жив?
— Я сочту это за честь, как для лечебницы, так и для меня лично.
— В таком случае мы можем с вами сойтись.
— В самом деле?! — радостно воскликнул Пароли.
— Да, можете считать это дело решенным. Я принимаю двести тысяч. А теперь позвольте поговорить с вами по душам. Вы позволите?
— Не только позволяю, но даже прошу, дорогой учитель.
— Вы симпатичны мне по многим причинам. Вы иностранец, так же, как и я, вы любите науку столько же, сколько я, или, вернее, сколько я любил. Вначале вы также терпели горе и нужду. Подобно вам, я подвергался зависти и ненависти посредственностей и невежд. Вам нужно будет страшно бороться с ними, так как, видя вас на пути к богатству, они выступят против вас во всеоружии. Вот именно для вас-то, для того чтобы поддержать вас в этой борьбе, я и хочу оставить лечебнице мое имя, потому что пока еще оно более знаменито, чем ваше. Оно будет служить вам знаменем! Я знаю, что вы выйдете победителем, убежден в этом и знаю, что ваша победа вознаградит вас за все оскорбления соперников! Надеюсь на этих днях доставить случай публично доказать ваши блестящие достоинства. Мне предстоит очень трудная и даже опасная операция. Я колебался, потому что сомневался в твердости своей руки. Вот вы-то и должны сделать эту операцию, отметив ваш дебют блестящим успехом. А теперь, мой милый преемник и собрат, так как мы согласны с вами во всех пунктах, нам остается только набросать контракт, который я отнесу моему нотариусу, а завтра мы его подпишем.
— Я весь к вашим услугам. Только хотел просить вас включить в контракт некоторые пункты, весьма для меня важные.
— Какие именно?
— Мы решили, что я уплачу вам тотчас же двести тысяч и вы дадите мне квитанцию. Мы так и поступим, но я желал бы, чтобы купчая была сделана таким образом, как будто вы продали мне ваше заведение с рассрочкой на десять лет.
— Это очень легко, хотя, признаюсь, я не совсем понимаю…
— Дело идет о некоторых условиях между мной и моим поручителем. Объяснять все это было бы очень долго.