Кровавое дело
Шрифт:
— Как, бедняга, вы вернулись не с полным кошельком?
— Оставьте меня в покое, ничего там не возьмешь — умирают с голода!
— Значит, вы не сумели взяться за дело.
— Говорю вам, что нечего там взять. Африка подметки не стоит Парижа. Я только что приехал по железной дороге и пришел с вами повидаться и узнать, не могу ли встретить у вас кого-нибудь из прежних знакомых.
— Никого нет, дружище, — возразил содержатель заведения, — за три года посетители переменились. Впрочем, некоторые, кажется, остались…
— Кто
— Сухарь… Кривой и Колокольчик остались верны «Красной кошке».
— Они здесь? — спросил с живостью Оскар.
— Сухарь завтракает… он где-нибудь в уголке: я недавно его видел.
— Ладно! Я поищу его.
И Риголо пошел в глубину залы, крича во все горло:
— Где Сухарь?
Дюжина голосов подхватила:
— Спрашивают Сухаря! Откликнитесь!
Услышав эти крики, молодой человек лет двадцати пяти, длинный и худой, как палка, с ввалившимися щеками и глазами, окруженными синими кругами, одетый в белую блузу и трехэтажную шляпу, с косматыми волосами, приглаженными с помощью косметических средств, встал со своего места, причем верхушкой громадной шляпы коснулся потолка.
— Ну, что надо? — спросил он голосом, охрипшим от попоек. — Здесь я, кто меня требует?
— Я, старый дружище, — ответил Риголо, пробираясь между столами и протягивая руку.
Худой великан испустил крик изумления.
— Черт побери, да это Риголо! — воскликнул он, тряся руку приятеля.
— Точно так: Риголо вернулся из Африки…
— Давно ли?
— Сегодня утром. Я ищу старых друзей и наконец-то нашел одного… да из хороших, настоящих.
— Ты ел?
— Нет, выпил только стакан водки да закусил хлебом.
— Так садись и заказывай! Гарсон, бутылку с зеленой печатью, как в последний раз. Да самого лучшего!
Приятели уселись друг против друга. Оскар вынул. из кармана корсиканский нож, чтобы разрезать хлеб. Гарсон подал вино. Раскупорив бутылку и налив стакан, великан провозгласил здоровье своего друга и прибавил:
— Наконец-то ты вернулся — это главное. Верь или нет, но за три года нам чего-то не хватало без тебя. Мы говорили время от времени: «Бестия Риголо, не держится ли в «тени»?» Был ты в Бельвилё?
— По дороге с вокзала, но не видел ни души знакомых.
— Это меня не удивляет… Наши перекочевали из Бельвиля… Появилось слишком много полиции. Я люблю места поспокойнее. Некоторые отправлены в путешествие за счет правительства. Делали облавы повсюду. Студенты подняли гвалт против нас, и полиция принялась нас преследовать, точно мы не мирные граждане.
— Значит, и Балалайка, и Флейта, и. Четверка, и Ангора?…
— Все исчезли, улетучились. Уж и видывали же они на своем веку виды! От прежней банды веселых бельвильских ребят нас осталось только четверо. Я, Кривой, Колокольчик…
— Эти-то где же?
— Каждый при своем деле, черт возьми! А если ты желаешь возобновить с ними знакомство, то можешь найти их здесь каждый вечер, в кабинете антиков,
— Какие это такие готовые хлеба? Откуда ты их выкопал? У меня ни шиша нет, кроме несчастной сотни франков!
— Вот тебе на! А сестра-то твоя?
— И слыхом не слыхал с тех пор, как уехал из Парижа. Сегодня утром я толкнулся было в ее старую квартиру в Бельвиле, да и отъехал с носом. Она уже давным-давно выехала оттуда и адреса не оставила.
— Вот несчастье-то! А ведь тебе не везет, старина!
— Это из чего видно?
— А из того, что в настоящее время у твоей почтенной сестрицы целая куча денег.
— Куча денег! — повторил Риголо. — Врешь! Быть не может!
— Имею честь, милостивый государь, докладывать вам одну сущую правду!… Года два назад она уехала из Бельвиля с одним очень и очень приятным человечком, в том смысле, что у него портмоне всегда битком набито. Вот она и пришлась ему по нраву. Целый год о ней не было ни слуху ни духу, как вдруг в один прекрасный вечер она влетает к Фавие! Понимаешь, ей захотелось пофорсить перед старыми знакомыми и пустить пыль в глаза. Вот, мол, я! Полюбуйтесь! Каково? Ну, и удалось вполне.
С головы до ног в шелку, понимаешь. Шуршит — страсть! Кружева, серьги, браслеты, балаболки разные — ослепнешь! Золота, брат, в кармане — даже трезвон идет! А впрочем, очень мила и ничуть не загордилась. Всех угощала глинтвейном. Рекой лилось. Раздолье! Да, могу тебя уверить, что ее дела очень и очень даже недурны.
— Ну, а скажи, пожалуйста, где же гнездо-то этого дурака, от которого она пользуется всеми благами земными?
— А видишь, друг, так как он никогда не приглашал меня обедать, то я совершенно не имею понятия о его местопребывании.
Товарищ Риголо любил говорить литературным, по его мнению, слогом.
— Ах, черт побери! — смеясь воскликнул Риголо. — Ну, коли на то пошло, так мне надо постараться во что бы то ни стало найти Софи. Раз уж она зажила на широкую ногу, то ее святая обязанность возвести на ту же ступень величия и своего брата.
— Поищи! А будешь искать, так, наверное, и найдешь. Да, кстати, ты где думаешь поселиться?
— Да где-нибудь в этих краях, в Батиньоле, благо тут можно встретить старых друзей.
— Рекомендую тебе Petit Hotel.
— Это что же такое?
— Такое уж есть место: очень хорошо и очень недорого. Ты можешь иметь комнату за двадцать франков в месяц. Это на Батиньольском бульваре. Уходишь, приходишь совершенно свободно. Никто тебе не препятствует, никто не обращает ни малейшего внимания. Никогда ни шума, ни крика, ни скандалов! Хозяин поддерживает дружбу с жильцами, покупая у них за двадцать су вещи, которые стоят пять франков, но которые достались им по случаю.