Кровавое золото Еркета

Романов Герман Иванович

— Когда здесь в Хорезме убили послов моего пращура Чингиз-хана, он казнил тут всех виновных и невиновных, чтобы впредь стало понятным — послов убивать нельзя!

Выкрик был громким — стоявшие за спинами хивинцев уздени схватили их за руки, накинули шнурки на шеи и принялись душить. Но по знаку Бековича кабардинцы неожиданно отпустили — послы сидели с выпученными глазами и хрипло задышали, потирая шеи.

— Если вы еще раз соврете, то я отрежу вам оскверненные ложью языки, а заодно и уши, которыми вы не слышите мои предупреждения. Убили моих послов, и если вы не представите немедленно хотя бы одного из них, то я начну разорять ваши земли нещадно! Как видите, пока я их не трогаю —

но у меня пять тысяч воинов и три десятка пушек — я сокрушу ваше войско окончательно, и трупов будет не восемь сотен, а в десять раз больше, я вам это обещаю! Клянусь той священной кровью, что течет в моих жилах от третьего праведного халифа Усмана ибн Аффана и великого Чингиз-хана — за убийство моих послов я превращу Хорезм в пепелище!

Бекович закатил глаза, понимая, что выглядит страшно, и больше походит на впавшего в бешенство одержимого. А ведь на нем европейский мундир, треуголка, шпага, блестящий горжет на груди — и такие выходки, непонятные для любого местного жителя, а оттого и ужасные. Он врал нагло — воинов было меньше трех с половиной тысяч, десятая часть полегла в пустыне, а пушек всего девять.

Просто у хивинцев не было подзорных труб, так что разглядеть, что из амбразур торчат не орудийные стволы, а выдолбленные бревна, издали похожие на пушки — было трудно. А канониры лишь имитировали стрельбу, да показушно банили и «охлаждали» псевдо-пушки. А гарнизон увеличился за счет купеческого каравана да спешно собранных декхан, которых переодели в запасные мундиры и халаты и вооружили копьями и деревянными мушкетами, которые вырезали умельцы. Но этот «машкерад» не просто достиг успеха — хивинцы в него поверили. Да и как им не поверить — когда перед укреплениями земля усыпана трупами.

Теперь нужно было нагнетать ситуацию — и пусть Шергази-хан думает со своими советниками как не только удержать одержимого, но и чем его заманить в ловушку, чтобы изготовить потом чучело. А он им подыграет, ведь тот кто роет яму другому может сам в нее и попасть.

— Я снял гарнизоны в Красных Водах и севернее соленого залива. В Гурьевском городке на Яике у меня три пехотных полка, казаки и ногайцы — они пойдут сюда и мои силы удвоятся. Как видите — я ничего не скрываю, да и зачем мне — пушки и ружья уже показали свою силу вам, неразумные!

— Но мы тоже можем собрать воинов — у нашего хана будет армия в сто тысяч всадников…

Бекович засмеялся, вытирая слезы — попытка запугать его выглядела очень наивной. И со смехом спросил:

— Шергази-хан решил посадить в седла всех стариков, дервишей, мулл, сартов, детей и добавить к ним старух?! Не смешите меня, безумцы, иначе я вам языки отрежу! Вы как дети малые, кулачками грозите — я прекрасно знаю, сколько у вас народа проживает, где и в каких городах. Вы и двадцати тысяч воинов не наберете, и потому, что их у вас нет. Конечно, можете набрать стотысячную толпу с палками — я ее за час истреблю, и поблагодарю, что не придется каждый город по отдельности брать, а всех одним махом прихлопнуть как мух!

Бекович тяжело задышал, грозно посмотрел на послов — те чувствовали под его взглядом крайне неуютно. И спросил еще раз:

— Если через три дня я не увижу одного из своих послов — предам все огню и мечу! Вероломство должно быть наказано! И скажу больше…

Глава 22

— Этот коназ, гяур проклятый, совсем сошел с ума от злости и ненависти! Аллах милосердный видит, что я сделал все что мог, но бешеного пса всегда убивать надо, чтобы людей не покусал!

— И как ты его убьешь, хан?! Ты уже попробовал сойтись с ним в бою, и что?! Стрелы и копья против ружей и пушек совсем негодное средство,

а пищали наших сарбазов нужно просто отдать кузнецам на перековку, ибо железо дорого и нельзя его выбрасывать — но это и есть то, что нужно проделать с этими тяжелыми и бесполезными кусками металла!

Досим-бей ощерился, было видно, что советник сильно переживает, а потому повелитель Хивы простил ему эту горячность. За несколько лет правления Шергази-хан понял, что умных советников не должно быть много — будет великий соблазн отрубить всем головы. Ибо правитель нуждается в тех, кто будет не раздумывая выполнять повеление, а не тех кто начнет их критиковать, да причем так, что чувствуешь себя последним дураком, ощущая себя снова в медресе, когда за тупость можно было отведать прутьев, или быть иным образом наказанным. Но одно дело, когда ты покорный учителю ученик, и совсем другое, когда поменялись местами.

Не раз и не два Шергази-хану хотелось лишить чересчур умного сарта головы, но каждый раз он останавливал растущее желание, понимая, что останется ни с чем. Даже сотня глупцов никогда не сможет дать один мудрый совет, как на чинаре появиться гроздьям винограда.

И так с этим русским князем он потерпел самое жуткое поражение, и сейчас чувствовал, как власть стала уходить от него, просачиваясь сухим песком между пальцев. Терпящий поражение владыка смешон, и у его окружения возникает желание посадить на трон другого повелителя — более сильного, либо удачливого — что немаловажно для тех, кто веками занимался разбоем на караванных дорогах.

— Что ты посоветуешь мне, Досим-бей?

— Если ты видишь, что огромный голодный волк готовиться сожрать тебя, хан, а у тебя под рукой нет сабли, то отвлеки его, перебей чувство терзающего хищника голода, бросив тому кусок мяса. Пока он будет его жрать, у тебя появится время подумать и собраться с силами.

— А если не успею принять решение?

— Тогда брось другой кусок, пока тварь не нажрется и не ослабит внимания и хватки. Огрузневший от мяса волк тяжело двигается, не так проворен, и подозрительность его к тебе зело ослабнет. А потому легче будет улучить момент и перерезать кинжалом глотку.

— Хм, в твоих словах мне видится смысл. Но какой бросить ему кусок ты посоветуешь?

— У нас в зиндане один из его послов сидит, и слуги его. Прикажи доставить их сюда как можно быстрее, не жалея самых быстроногих коней. За три дня это проделать такое возможно. Это и будет первый кусок мяса, который ты бросишь в оскаленную пасть!

— Но ведь других уже не вернешь, их ведь казнили. И что делать, если коназ их потребует также спешно вернуть?

— Я ведь предупреждал твоих советников, повелитель, что нельзя торопиться с казнью послов, будь они трижды лазутчики, и в том под пытками признались. Они послы, у них грамота, пусть от коназа, но тот верный бек своего падишаха. А с последним ссориться для нас крайне опасно — если к тем пяти тысячам царь урусов двинет еще такой же отряд — Хивинского ханства не будет. А все, кто выступит против урусов и их безжалостного коназа, потерпят ущерб и умрут!

— Им еще пройти через пустыню надо…

— Они ее легко преодолеют, повелитель. Аюка-хан будет заглаживать свою вину, как только можно — иначе с него снимут голову и кочевья разорят. А его владения от твоих отделяет всего пять дневных переходов. Бекович взял старого хана за глотку — и в любой момент может послать падишаху грамоту старого хана. А разве ты, повелитель Хивы, не казнил бы мятежного бека?! Когда бы он вступил в отношения с твоим злейшим врагом — бухарским эмиром?!

— Содрал бы кожу, а кочевья разорил, продав в людей в рабство! Ты сам ведь это знаешь, Досим-бей, и зачем спрашиваешь?