Кровавый Грабитель
Шрифт:
Он сорвался на яростный бег, сокрушаясь из-за недостойного ползания и болезненно желая взлететь. В конце туннеля ждали свет, голоса и потный смрад человеческой плоти…
Добыча.
Люкориф вырвался из зева туннеля, с воплем кондора пробив тонкую железную решетку. Они слышали, как он приближался — он позаботился об этом — и стояли наготове, уверенно сжимая в руках бесполезное оружие. В отважных защитниках не было страха, совсем не было, да и откуда ему взяться? Что пугало их на протяжении лишенной угроз жизни в сердце неприступной крепости? Их требовалось научить бояться.
Огонь лазеров
В тот же миг, когда все эти детали замерцали поверх его глаз, Люкориф оценил расстояние. Люди находились слишком далеко для эффективного прыжка и легкого убийства.
Раздражает.
Он повернулся к стене и подпрыгнул, запустив двигатели. В его позе не было ничего человеческого, она скорее напоминала скачок геккона с растопыренными конечностями. Раптор ударил в стену руками и ногами, на мгновение повиснув там неизящной пародией на ящера. А затем он уже двигался, мышцы горели, а суставы издавали рычание. Воин лез вверх, вгоняя когти в камень, дерганые движения рептилии уводили его от вражеского огня. Забравшись достаточно высоко, он оттолкнулся от декоративной кладки, позволив гравитации и массе доспеха увлечь его вниз.
Лучше.
Раптор стремительно падал, вереща через вокалайзеры шлема, на вытянутых когтях все еще оставались пятна от каменной пыли.
Несмотря на неопытность, у слуг была выучка. Слабые духом или плохо обученные могли бы побежать, но благодаря гордости и преданности эти остались на месте, продолжая стрелять из лазерных винтовок. Люкориф чрезвычайно уважал отвагу и то, чего удавалось ею достичь в те редкие моменты, когда единение веры и человеческого духа порождало нечто уникальное. В большинстве случаев смелость всего лишь обрывала жизни на несколько секунд раньше, чем трусость. Если бы слуги в белых одеяниях побежали, ему бы пришлось преследовать их. Но они остались на месте и за это умерли. Умерли быстро, но ни одна смерть не была безболезненной.
Сделав дело, Люкориф присел, снова встав на четвереньки. Оружие так и оставалось в ножнах, но когти покраснели. Издав нетерпеливое ворчание, он тряхнул лодыжкой, избавляясь от застрявшего между когтистыми пальцами куска мяса. Коридор превратился в бойню, его украшали обрывки ткани. Прислушавшись как следует, он уловил звуки приближающихся смертных. Шаги были слишком легкими для кого-то большого. Его охватила жажда охоты, и он присел в крови, ощущая озноб предвкушения. Конечности подрагивали от неудовлетворенной жажды.
Он произнес: «Охотничье зрение», — но из вокалайзера шлема вырвалось то же самое, что и изо рта — рычащее горловое пощелкивание. Когда раптор был в ярости, его нострамский страдал так же, как у Вораши. Он чувствовал густую и липкую слюну между языком и небом.
В охотничьем зрении широкий коридор размазался, превратившись в мир подрагивающих оттенков серого. Даже окружавшие его тела выцвели, утратив детализацию и став лишь смутными, бесцветными очертаниями. Лишь когда из-за поворота появился
Ускорители оторвали его от пола, и, обнажая оружие, он встретил врагов собственной визгливой атакой.
Талос поднял отсеченную голову за волосы, не обращая внимания на льющийся из рассеченной шеи ручеек. Его удар вышел недостаточно аккуратным, и обрубок не прижгло силовым мечом — когда голова женщины слетела со своего места, она все еще кровоточила. Тело раскинулось на полу несуразным ковром из бежевой плоти и перепутанных одеяний.
Он не разбирался в подобном — и лицо мертвой женщины с отвисшей челюстью и закатившимися глазами едва ли могло упростить задачу — однако казалось, что раньше она была привлекательной. Воспользовавшись волосами сувенира, он привязал его к одной из цепей на поясе. По бедру и наколеннику Повелителя Ночи потекло еще больше крови. Он не обратил на это внимания.
Пророк перевернул очередное тело носком сапога. Лицо юноши смотрело в потолок, уставившись сквозь убийцу. Талос уже отворачивался, когда ретинальный дисплей выдал слабый сигнал. Наклонив голову, воин посмотрел на мертвеца. Сердцебиение?
В уголке сомкнутых губ слуги лопнул кровавый пузырек. А, стало быть, он еще дышал. Так и не умер.
— Ты заработал почетное место, — сообщил ему Талос. Он поволок умирающего через комнату, держа его за лодыжку. Их путь отмечал блестящий след цвета артериальной крови на каменном полу. Убийство рабочих приносило мало радости, по крайней мере пророку, если не считать краткого возбуждения от успешной охоты, когда он очищал от их жизней очередное помещение или коридор. Воин снова гадал, как идут дела у братьев, когда его внимание привлекли шаги снаружи.
Талос крутанулся, подняв болтер и нацелив его на дверной проем. Узас опустил свое оружие — гладий и цепной топор блестели лоснящейся краснотой.
— Брат, — поприветствовал Узас. — Такая охота. Такая добыча. Запаха крови почти достаточно, чтобы заглушить чувства.
Талос опустил оружие, хотя и не сразу.
— Что ты планируешь с этим делать? — Узас указал цепным топором на умирающего человека.
— Он вот-вот должен был помочь мне сделать кровавого кондора.
— На этом участке осталось мало живых… — Узас слегка покачивался, хотя Талос сомневался, что брат осознает это. — Нет смысла делать кровавого кондора. Я убил многих. Сайрион убил многих. Не осталось живых, которые его бы увидели.
Талос отпустил лодыжку и с пренебрежительной элегантностью раздавил пяткой горло мужчины. Все это время он наблюдал за стоящим в дверях Узасом.
— Где Сайрион?
— Ушел. Не здесь. Я видел его раньше.
— Как давно?
— Какое-то время мы убивали вместе. Потом он ушел один. Он меня ненавидит. Я видел, как он душил, резал и поедал мертвечину. А потом ушел один.
Талос фыркнул, издав приглушенное ворчание раздразненного хищника.
— Я хочу кое-что у тебя спросить, — сказал он. — Кое-что важное. Мне нужно, чтобы ты сконцентрировался на моих словах, брат.