Кровавый омут

Вилсон Фрэнсис Пол

У Джиа сильней сжалось сердце. Какие страдания выпали ему и его семье... Неудивительно, что он сидит на лекарствах.

— Потом пришлось с Дот развестись.

— Почему?

— Чтобы дом уберечь. Я тогда еще надеялся спасти Джимми. После развода она осталась без средств, ее поместили в благотворительную лечебницу, оплачивая лечение. По иронии судьбы, через два года необходимость в разводе отпала.

— То есть изменились законы?

— Нет. — Вместо улыбки вышла страдальческая гримаса. — Я перестал ходить на работу. Джимми в то время сидел в детской

исправительной колонии, я остался один в доме, не мог себя заставить подняться с постели. Когда каким-то чудом вставал, не мог выйти из дому. Шторы не открывал, свет не включал, сидел в темноте, боясь шевельнуться. Наконец меня уволили из банка. После этого я потерял дом и теперь, точно так же, как Дот, живу на пособие и медицинскую страховку.

Почти онемев от боли, Джиа положила в сундук фотографии, оглядываясь в поисках какой-нибудь вещи, которая пробудила бы более светлые воспоминания. Под руку попался альбом с виниловыми пластинками. На первом конверте крупным планом изображалась хорошенькая рыжеволосая девушка с задумчивым взглядом.

Портмен коротко рассмеялся:

— Хе! Это Тиффани, любимица Тары. Она без конца крутила эту пластинку, как только возвращалась домой.

Джиа перебирала пластинки, хорошо помня Тиффани. В начале карьеры все полки были завалены ее дисками. Какие у нее были хиты? Новые переработки старых песен... Ранние мелодии «Битлз»?.. Она пробежала глазами список на конверте... и охнула.

— Что там? — спросил Портмен.

— Да нет, ничего. — Джиа с трудом сглотнула, стараясь смочить пересохший язык. — Я просто забыла, что Тиффани заново исполняла песню «Наконец мы одни»...

— Ох уж мне эта песня, — простонал он. — Тара пела ее днем и ночью. Голос, слух у нее был замечательный, ни одной нотки не пропускала, но сколько раз можно слушать одну и ту же песню? С ума сойти! Хотя знаете... — Он говорил с трудом. — Я бы отдал все на свете — вплоть до собственной жизни, — чтобы еще раз услышать, как она ее поет. Только раз.

Если и оставались какие-то подсознательные сомнения, что в Менелай-Мэнор обитает Тара Портмен, теперь они исчезли.

Джиа глубже залезла в сундук, вытащила плюшевую игрушку, которую мгновенно узнала.

— Кролик Роджер!

Портмен протянул руку, взял у нее игрушку, повертел перед глазами, полными слез, и шепнул:

— Роджер... Я про тебя почти позабыл. — Он бросил быстрый взгляд на Джиа. — Давненько в сундук не заглядывал. Фильм вышел тем летом, когда она пропала. Я ее трижды водил... Верите ли, с каждым разом она хохотала все громче. Наверняка напросилась бы и в четвертый, да...

Он снова сунул ей куклу.

Джиа взглянула в широко открытые голубые глаза кролика, чувствуя, как по щекам катятся слезы, быстро смахнула и все-таки не успела.

— Будь я проклят! — удивленно воскликнул мужчина.

— Что?

— Чуткий репортер! Не перечесть репортеров, с которыми я разговаривал с восемьдесят восьмого года, но вы первая реагируете как живой человек.

— Возможно, у них больше опыта. Или эта история слишком меня

задевает.

— У вас дочка есть?

Джиа кивнула:

— Восьмилетняя... Только что посмотрела на видео «Кролика Роджера». Ей ужасно понравилось.

Снова накатили слезы. Она их глотала, а они текли. Тару Портмен вырвали из счастливой жизни, убили или того хуже. Слишком жестоко... чересчур жестоко.

— Не спускайте с нее глаз, — посоветовал Портмен. — Каждую минуту будьте рядом, потому что никогда не знаешь... никогда не знаешь.

Ее обуял ужас. Вики далеко, в лагере. Господи боже, как можно было ее отпускать?

Впрочем, нельзя растить девочку в стеклянной колбе. Хорошо бы, конечно, но несправедливо.

Джиа положила в сундук Роджера, поднялась с закружившейся головой.

— По-моему, достаточно.

— Пришлете мне статью?

— Конечно. Если напечатают.

— Напечатают. У вас чуткое сердце, я вижу. Мне очень хочется, чтоб напечатали. Хочется снова видеть имя Тары. Знаю, ее больше нет. Знаю, она никогда не вернется. Но не хочу, чтоб ее забыли. Сейчас она лишь статистическая единица. Пусть опять обретет имя.

— Постараюсь, — пообещала Джиа.

Невыносимо стыдно врать. Никакой статьи не будет. С жгучим чувством вины она поспешила к дверям, прочь из душной вонючей коробки с тесными стенами.

Портмен пошел за ней следом.

— Знаете, что вышло бы сейчас из Тары? Она пела, играла на пианино, скакала верхом, обладала острым как бритва умом, радовалась жизни — каждой минуте, — имела любящих родителей, перед ней была целая жизнь, прекрасная, счастливая... И все мигом рухнуло. Вот так вот. — Он щелкнул пальцами. — Не по несчастной случайности, а умышленно. Умышленно! А Джимми? Кто знает, каким бы он стал? Наверняка не таким, как сейчас. Мы с Дот жили бы вместе, старились, нянчили внуков... Ничего этого уже не будет.

Никогда. — Голос его прервался. — Пусть люди знают, что похититель моей Тары убил не просто девочку, а всю семью!

Джиа только кивнула, выскочив в коридор, не в силах выдавить ни слова сквозь невидимый кляп, глубоко засевший в горле.

5

— Значит, Фредди, — начал Илай, — ты считаешь меня сумасшедшим, как я понимаю.

Стросс заскочил с новостями насчет расследования, предпочитая докладывать лично, а не по телефону, но Илаю больше хотелось поставить на место зарвавшегося копа из полиции нравов, возомнившего, будто знает ответы на любой вопрос.

Фред окаменел.

— Да что ты... никогда. — Пружинистый детектив сердито оглянулся на Адриана. — Вижу, кто-то язык распустил.

— Если не ошибаюсь, тебе только того и требовалось.

— Слушай, пойми, пожалуйста...

— Я понял, детектив Стросс, что ты нечестный человек. Я тебе предлагаю фактическое бессмертие — и что получаю в ответ? Шепотки за спиной. Пожалуй, распущу Круг, останусь, как прежде, один.

— Да ты что, серьезно? — воскликнул Стросс. — Из-за какого-то пустякового замечания...