Кровавый пир. За чьи грехи?
Шрифт:
У Василия был небольшой двор, построенный еще его отцом. На дворе этом жил Аким с женою, кабальные Чуксанова. Василий свернул к нему и постучал в калитку. Ему долго не отворяли. Наконец лениво забрехала собака, застучали щеколдой и заспанный мужик в пестрядинных портах и неопоясанной рубахе, босоногий и простоволосый открыл калитку.
— Кой леший о такую пору… — начал он, но, увидя своего господина, засуетился, торопливо распахнул ворота и с низкими поклонами встретил коня и всадника.
— Милостивец ты мой! —
— Проводи коня, да оботри его, да овса засыпь! — сурово перебил его Василий и шагнул в избу. Справа от сеней храпела жена Акима и виднелась огромная печь, слева стояла холодная пустая горница.
Василий вошел в нее и задумчиво опустился на лавку. Скоро в сенях послышалось шлепанье босых ног и тревожный шепот Акима:
— Матрешка, а Матрешка! Государь сам приехал. Вставай, што ли! Ну! Приготовь поснедать што…
Потом он вошел в горницу и, низко поклонившись Василию, осторожно поцеловал его в плечо.
— Проголодался, чай, государь-батюшка, с дороги? Поснедай, не побрезгуй, милостивец!
— Хлеба дай да квасу, коли есть, а то я спать хочу. Устал!
— Сейчас! — И Аким метнулся, как испуганный заяц.
Вскоре перед Василием стояла миска с квасом и краюха хлеба.
Василий наскоро поел, расстелил на лавке кафтан с епанчою, положил в изголовье войлочную свою шапку и вытянулся, с наслаждением давая отдых своим измученным членам. Все равно в эту пору воеводы уже не увидать, а ежели и увидишь, то без всякого толку, и Василий решил отдохнуть с дороги.
Аким с Матреной сидели смущенные и испуганные.
Что, ежели хозяин их прогнать решил и домой на тягло послать? То-то худо! Здесь им масленица. Живут они, никаких господ не знаючи, что в своей избе. Она ходит на базар блины продавать, он сбрую ременную делает — и горя им мало!
— Позавидовал, смотри, кто счастью нашему, — вздохнув, сказал Аким.
— Не кто другой, как Немчин! Он, стервец! — со злобою сказала Матрена — Приезжал это тогды за солью. Говорит, вот мне с Аленкою…
— Я тогда в бега уйду. Бают, идет Степан Тимофеевич. Я к нему!
— Тсс! Ты, проклятый! — зашипела на него Матрена. — Али хочешь, чтобы за такие речи тебя в приказ забрали. Что пристав сказывал?..
— А мне плевать!
— Дурень ты, дурень! Так бы тебя ухватом по башке твоей дурьей и съездила!
— Тсс! Шевелится!
Аким испуганно вскочил с лавки и заглянул через сени.
Освеженный крепким сном, Василий уже встал и обряжался в дорогу.
— Куда, милостивец, сбираться изволишь? — заискивающе спросил Аким, становясь на пороге горницы и кланяясь.
— А так походить!.. Да, вишь, ножны хочу купить к сабле. Обронил!
— На базаре, государь-батюшка, на базаре купишь!
— Я и сам так смекаю. Ввечеру буду! Сена на лавку принеси! — сказал Василий и вышел со двора.
По улицам
Василий за пять алтын купил себе подходящие к сабле ножны, крытые зеленым сафьяном.
Потом пошел искать грамотея для написания челобитной, так как сам был неграмотный. Для этого он прошел в кружало. В большой горнице шел дым коромыслом. Пьяные мещане и посадские ярыжки стояли толпою и гоготали, вскрикивая:
— Так его! Жги! Ой, уморушка!
Василий протолкался вперед и увидел скоморохов. На них были надеты безобразные хари с мочальными бородами. Они ломались и давали представление.
Все смотрели на них и тешились, хотя присутствие их и было недозволено. В силу указа Алексея Михайловича, скоморохов люто преследовали, маски их, гудки, сопели и прочее отнимали и жгли, а их плетьми били.
Но, с одной стороны, пьяный кабачный люд не мог обойтись без скомороха, с другой — скомороху тоже есть хотелось, и вот, по взаимному соглашению, они давали свои представления якобы тайно.
Вот один из скоморохов важно сел на пустой бочонок и сказал:
— Я воевода — всем невзгода! Сужу неправедно, деньгу берегу скаредно. Кого хошь плетью забью. Идите на суд ко мне!
Тут к нему подошел другой скоморох, неся в одной руке лукошко с битыми черепками, а в другой свернутый лист лопуха на манер челобитной, рядом с ним шел еще якобы челобитчик.
— Милостивец! — завыли они. — Не побрезгуй нашим добром. Рассуди неправедно!
— Кажите, что в лукошках, а тогда и суд будет! — сказал скоморох-воевода. В это время ему на плечи вскочил еще скоморох и начал тузить его, приговаривая:
— Ох, боярин! Ох, воевода! Любо тебе кочевряжиться, любо людей забижать, с нищего поминки брать! Повози-ка теперь нас, голытьбу, на своих плечах!
— Бей, колоти! В воду его! — закричали остальные скоморохи и бросились тузить мнимого воеводу.
— Го-го-го! — загоготала толпа. — Так его, толстопузого! В воду!
Василий понял смысл представления и только покачал головою. В это время скоморохи начали новое; они прутьями стали гонять из стороны в сторону толстяка с непомерной величины уродливым брюхом и кричали:
— Поглядите, добрые люди, как холопы из своих господ жир вытряхивают!
Толпа хохотала до слез, а потом скоморохи все заплясали и, хлопая в ладоши, стали выкрикивать: Ребятушки, праздник! Праздник! У батюшки праздник! Праздник! На матушке-Волге праздник! Сходися, голытьба, на праздник! Готовьтесь, бояре, на праздник!