Кровавый путь
Шрифт:
Альтов запомнил номер, всмотрелся в лицо человека, сидевшего за рулем.
– Глаза его раскосые мне не нравятся.
– И крестик на шее, – криво усмехнулся Бахрушин. – Нестыковочка получается. С такой мордой только буддистом или мусульманином быть, но уж никак не православным.
– Может, связаться отсюда с центром, узнать, кому принадлежит машина?
– Поздно, Альтов, засветились. По нашей «Волге» за десять километров видно, что она не из таксопарка приехала. А у них, небось, система информации не хуже нашей поставлена. Лучше сделаем вид, будто ничего не заметили.
Темно-желтая
– Поедем в управление или мимо, Леонид Васильевич? – спросил шофер.
– Езжай уж, как ехали – в управление, – сказал Бахрушин.
Он был почти на сто процентов уверен, что поиск по номеру ничего нового им не даст, скорее всего, машина оформлена на какую-нибудь мертвую фирму, уже пару лет не ведущую дел, или на пенсионера, благополучно скончавшегося год назад.
Такие штучки он знал хорошо.
В кабинете Леонида Васильевича уже ожидали бумаги. Впервые за последние месяцы с такой жадностью Бахрушин вчитывался в текст. Ему доставили то, о чем он просил – список оборудования, заказанного российско-японским университетом и растаможенного им с момента существования.
– Нет, ты только посмотри, – Леонид Васильевич тыкал коротким пальцем в строчки компьютерного текста, – у них какое основное направление по уставу?
– Гуманитарное, – подсказал Альтов, будто Бахрушин этого не знал и спрашивал только для того, чтобы получить ответ.
– Ага! А оборудование у них сплошь для биологических исследований. Хитро устроились ребята. Решили, раз не могут наших ученых к себе вывезти, оборудовать лаборатории им тут. И посмотри, посмотри, – Бахрушин тряс другим списком. – С нашей стороны в основателях сплошь да рядом высокопоставленные чиновники, да ученые с мировым именем. А с их стороны те, кого, в лучшем случае, можно назвать группой граждан. И, если покопаться, то этих граждан давно японская полиция, наверное, ищет. Нет, ты только посмотри, – раздражению Бахрушина не было предела, – думают, все купили, думают, им все можно!
А вот, выкусите! – и Бахрушин скрутил фигу, причем, так сильно сжал указательным и безымянным пальцами большой палец, что тот побелел. – Кажется, Альтов, они под нас хорошенькую бомбу подложить решили и нашими же руками, сволочи.
В 1947 году возле небольшого поселка под названием Чистый Ключ была построена небольшая станция по борьбе с ящуром, который после войны свирепствовал в Прибайкалье. Были возведены загоны для скота, несколько домиков, в которых жили ученые и одно большое кирпичное строение, крытое черепицей, в котором располагалась лаборатория.
Когда-то станция процветала, считалась одной из ведущих в СССР. Сюда приезжали ученые из Москвы, Ленинграда, Харькова, Читы, здесь стажировались. На материалах, полученных в стенах станции, защищались кандидатские и докторские диссертации. В общем, работа кипела. Было построено еще несколько домиков для приезжающих ученых.
А затем, когда с ящуром было покончено, станция медленно приходила в упадок. Старело оборудование, разрушались строения. Желающих здесь
Пока, наконец, в начале семидесятых, станцию не поставили на консервацию, закрепив за ней лишь сторожа, пожилого подслеповатого бурята.
Он со своей собакой и жил на станции, облюбовав себе маленький домик, приведя его в божеский вид, в божеский, конечно, по своему разумению.
А в 96 году произошло нечто удивительное и непонятное для жителей поселка.
Сначала появилась какая-то комиссия, за ней рабочие, потом потянулись машины, груженые стройматериалами, и станция начала преображаться. Восстанавливались здания, отстраивались новые. Вокруг станции появился высокий забор, обтянутый сверху проволокой, приехали военные, которых привлекли для работ.
И местные жители из поселка, находившегося километрах в трех от станции, заговорили о том, что на бывшей «ящурке» собираются строить что-то военное. Затем стали поговаривать о строительстве тюрьмы, скорее всего потому, что появились колючая проволока и смотровые вышки по периметру. Но и те, и другие домыслы были неверны, в чем любопытные смогли убедиться, когда на станции появились иностранцы, и платформы, груженные машинами с огромными яркими фургонами, полными аппаратуры.
В течение нескольких месяцев лаборатории приобрели неузнаваемый вид. И таким лабораториям даже могли позавидовать Москва и Санкт-Петербург. Аппаратура была самая совершенная и новая. Всевозможные лазеры, компьютеры и все, без чего не может существовать солидный научно-исследовательский институт по микробиологии. Правда, персонала было немного – несколько иностранцев с раскосыми глазами и с полдесятка наших ученых, которые никогда не появлялись в поселке.
Все необходимое доставляли на машинах прямо за ограду. Из местных жителей на станцию никого не пускали. На бетонном заборе сразу же бросались в глаза огромные надписи, сделанные под трафарет: «Посторонним вход запрещен!», «Вход только по пропускам», «Опасная зона!», «Прохода нет!». Все подъезды, ведущие к станции, а было их три, перекрыли полосатые шлагбаумы, у которых дежурили люди в камуфляжной форме. Эти люди на вопросы местных жителей не отвечали, а если что и говорили, то односложно и непонятно. И жители предположили: наверное, ученые опять занялись ящуром, наверное, здесь вновь, а может, где-то неподалеку, будут заниматься скотоводством.
Из-за бетонного забора время от времени слышалось мычание коров и ржание лошадей. Но занимались на станции далеким от ящура делом и настолько страшным, что если бы местные жители узнали – каким именно, то, наверное, бросились бы в бегство, стараясь как можно быстрее покинуть эти места. Об истинной цели исследований и опытов не знали даже многие из работающих.
Им поручались отдельные операции. Платили много, так что вопросы задавать не хотелось.
Финансирование шло откуда-то со стороны по какому-то совместному очень крупному проекту российско-японского университета. Если ученые говорили, что чего-то недостает, техника появлялась через неделю, несмотря на то, что доставить ее было сложно.