Кровавый разлом
Шрифт:
Нет, как она ни пыталась, вспомнить не могла. Она оставила монетку в ямке и пошла на луг. Коровы, увидев ее, как по команде, подняли головы. Роза, Роза и Роза. Они выстроились в ряд и, покачивая крутыми боками, медленно двинулись на хутор. Вендела подняла было хлыст, но раздумала. Она плелась позади и размышляла — есть ли какой-нибудь выход? Есть ли хоть малейшая возможность, чтобы исполнилось ее желание?
Ночью ее разбудило полное ужаса мычание коров. Она открыла глаза. Со двора
Вендела присела в кровати и почувствовала запах дыма. Она выглянула в окно. Коровник словно светился изнутри оранжево-желтым светом, отбрасывающим на гравий изменчивые, то удлиняющиеся, то сокращающиеся, тени, а по земле бежали странные огненные змейки. Свет становился все ярче, другой стороны хутора не было видно. Он слился с окружающим мраком. Она услышала чей-то топот и крик:
— Коровник горит!
Это голос Генри. Он рывком открыл дверь:
— Прочь из дома! Пожар!
Вендела еле успела вскочить с постели. Отец схватил ее, стащил вниз по лестнице и посадил на траву. Ночь была холодной, но она даже не заметила холода — уставилась на полыхающий коровник. Языки пламени прорывались сквозь дощатые стены, в ночное небо взлетали маленькие смерчи долго не гаснущих искр. Только теперь она заметила, что огонь перекинулся и на дом — языки пламени лизали торцевую стену.
Генри стоял рядом с ней, босой, в одной ночной рубашке.
Вдруг он повернулся к ней. Глаза отца показались Венделе огромными — она никогда не видела у него таких глаз.
— Ян-Эрик! — крикнул он.
Ответа не последовало.
Коровы мычали в смертельном ужасе — у них не было ни единого шанса выбраться наружу.
Языки пламени извивались по траве, по стенам, а иногда сливались, подкатывали под горящую крышу — и разбивались там в мелкие брызги, как волны огненного прибоя. Вендела сидела на холодной траве, словно парализованная, и не могла сдвинуться с места, даже когда отец выскочил из дома с огромным свертком одеял.
Генри осторожно положил одеяла на траву, и Вендела услышала свистящее дыхание. Потом она заметила торчащие руки, белки глаз и белые, ровные зубы, приоткрывшиеся в улыбке. Инвалид ей улыбался!
Он сидел в траве, в метре от нее. Они сидели и молча смотрели друг на друга, под аккомпанемент предсмертного мычания коров и тихого, все более равномерного рева пожара.
В свете пламени Вендела разглядела, что Инвалид вовсе не старый калека, как ей представлялось. Он совсем мальчик, может быть, на пять или шесть лет старше ее. И ноги у него нормальной длины.
Но он болен, это сразу видно. Ему трудно дышать, как будто легкие забиты слизью. И что-то с кожей — лицо красное и отечное, на щеках и на лбу полузажившие длинные царапины, словно его ударил лапой какой-то дикий зверь. Такие же царапины на груди — но он все равно улыбается.
Сколько
— Как тебя зовут?
Он открывает рот и смеется, но не отвечает на вопрос.
— Меня зовут Вендела. А тебя?
— Ян-Эрик, — говорит он, но так тихо и глухо, что за шумом пожара его почти не слышно.
— Кто ты?
— Ян-Эрик.
Генри мечется по двору — то исчезает во мраке, то вдруг появляется в багровых отблесках пожара. Он то и дело хватает ведра с водой и бежит на второй этаж — поливает занявшуюся уже стену жилого дома, сбивает с бревен тлеющие заусенцы.
Вендела словно очнулась. Она метнулась к курятнику и открыла настежь косую низкую дверь. Куры, истошно кудахтая, бросились врассыпную. За ними выскочил петух, сверкнув оранжевым глазом. Куры притихли и собрались в кучку где-то в темноте.
— Позвони пожарным! — крикнул Генри.
Вендела бросилась в кухню и набрала номер пожарной команды в Боргхольме. Телефонистка переадресовала ее в Кальмар, и она долго объясняла, где и что горит.
Когда она опять вышла во двор, Генри все еще бегал с ведрами, но было уже поздно. Весь коровник был объят пламенем. Он набрал очередное ведро и словно замер, тяжело дыша.
Мычание прекратилось. Запахло горелым мясом.
Несмотря на волны горячего воздуха от пожара, Вендела замерзла.
— Отец… можно я пойду в дом?
Как ей показалось, Генри не слышал ее слов. Он медленно и бессмысленно крутил головой, а потом произнес загадочную фразу:
— Огонь здесь ни при чем.
Вендела так и не поняла, что он хотел сказать.
Через час приехали пожарные, но все, что они могли сделать, — помешать распространению огня. Коровник спасти было невозможно.
Пожарные уехали. Генри отнес Инвалида в его комнату, вышел на крыльцо и сел. По двору все еще дрейфовали космы тяжелого, удушливого дыма. Вендела тихо подошла к отцу:
— Папа… Ян-Эрик — кто он?
— Ян-Эрик? — не сразу ответил Генри. — Это мой сын… твой брат.
— Брат?
— А разве я тебе не говорил?
У Венделы в голове крутилась, наверное, тысяча вопросов, но она задала только один:
— А почему он не ходит в школу?
— Они сказали — напрасный труд. Необучаем.
Сказал — и замолчал, уставившись в темноту.
Вендела пошла в дом и легла, вытянувшись на постели.
Генри, наверное, не ложился. Он разбудил Венделу в семь утра:
— Пора в школу… я дал тебе поспать… доить сегодня некого.
Она даже удивилась поначалу, почему так пахнет дымом. Потом вспомнила ночной пожар, Инвалида, предсмертное мычание коров.
Генри пошел было к выходу, но остановился:
— Не волнуйся… все застраховано. И взнос уплачен, у меня есть квитанция.