Кровная месть
Шрифт:
— Да, — сказал он прямо. — Всем ясно, это не простые террористы. Это политическое дело, Саша.
Я понял, что оперативной ценности его показания не имеют, и потому после нескольких дежурных вопросов допрос прекратил. Вторым в моем списке стоял мой напарник по делу, член моей бригады, следователь по особо важным делам Московской прокуратуры Костя Дьяконов.
— Я хотел бы знать, насколько серьезны твои подозрения, — сказал он. — Я должен понимать это в том смысле, что ты сбрасываешь меня на полной скорости, да?
Он тоже был перепуган и толком не мог ответить ни на один вопрос.
— Все, Турецкий,— сказала она мне.— Если твои «стрелки» еще кого-нибудь возьмут на прицел, то мы с тобой, считай, уже выставлены вон без выходного пособия.
— Готовьтесь, Александра Ивановна, — отвечал я сокрушенно. — Во всяком случае, устроим двойной банкет. Правда, я считал, что мне до пенсии еще лет двадцать — тридцать, но, может, я сбился со счета.
— Что ты думаешь делать? — спросила она. — Последнее время вы все в этом деле заняты лишь тем, что исследуете следы. А толку с гулькин нос.
— Это преступление нового типа.
— Да кого это трогает? — сказала Шура. — Мы должны раскрыть убийство и предоставить им виновных, а толковать о составе преступления найдутся охотники и без нас.
Я посмотрел на нее испытующе:
— А что бы вы сказали, Шура Ивановна, если бы я предположил, что в этом деле напрямую замешаны властные структуры.
Она прищурила глаза.
— Ты кого это имеешь в виду? Говори конкретно. Я вздохнул.
— Знали бы вы все, как мне все это надоело!.. Готов спорить на бутылку, что все это лишь предвыборная провокация.
Она почесала нос.
— На бутылку, говоришь?
Нас нашел Грязнов. Кто-то из оперативников дал ему бутылку пива, и он пил из горлышка прямо на глазах у начальницы.
— Есть кое-что, — сказал он. — Видели его, этого парня. Среднего роста, коренастый, спортивного сложения...
Я невольно хмыкнул, и Шура посмотрела на меня.
— Тебе эта фигура знакома, да?
— Еще бы, — буркнул Грязнов.
— Только тихо, — сказал я. — До сих пор он работал пистолетом, но почерк есть почерк. Я хочу проверить своих умников, смогут ли они его вычислить.
— Да кто же это? — спросила в нетерпении Шура.
— Можете доложить начальству, Александра Ивановна,— сказал я.— Личность преступника установлена. Это небезызвестный Бэби.
— Ага, — только и смогла произнести она.
— Все-таки это не наши клиенты, — сказал Грязнов, качая головой. — Это контрразведчики должны раскручивать, вот что. У них же все интересы политические!
— Александра Ивановна, подтверди, — сказал я, забирая у Грязнова протокол осмотра места происшествия,— я только что говорил то же самое. Извините, я на минутку.
Лариса с Сережей конечно же находились рядом, вели опрос лиц, которым было известно про время допроса Стукалова. Я освободил их от этой
— Да, — сказал я. — Некоторые обстоятельства дела позволяют пролить свет на эту проблему, но я хотел бы знать ответ вашего телевизора.
— Сделаем, — сухо ответил Сережа, но Лара не выдержала и сказала:
— Тут не может быть сомнений, Александр Борисович. Это Бэби.
— Мы предоставим полный отчет, — перебил ее Сережа, забирая у меня стопку протоколов допроса свидетелей.— Сегодня же к вечеру.
— Действуй, — сказал я уже без энтузиазма.
Срочное заседание у генерального состоялось уже около четырех часов дня. Я шел на него с легкой душой, потому что героем дня предстояло быть прокурору Москвы, а у меня был козырь: я уже почти знал убийцу. Так оно и случилось, вокруг столичного прокурора собрались темные тучи, а мое сообщение о Бэби прозвучало так, будто он был нами уже пойман. Тем не менее досталось и мне — за пассивное ведение дела и отсутствие четкого плана следственных мероприятий, а также за то, что я проглядел этапирование подследственного на никчемный допрос, закончившийся его смертью. Я поймал на себе внимательный взгляд Меркулова (это был условный знак) и решительно поднялся.
— Тогда я должен сделать заявление, — сказал я, неожиданно напугав этим генерального прокурора.
— Что это значит, Турецкий? — спросил он. — Что за заявление. Вы чем-то недовольны, вас не устраивают условия работы? В чем дело? Может, вас перевести на другой участок работы?
— Мне кажется, — начал я, — что уже ни для кого не секрет, что речь идет о грандиозной политической провокации. Я всегда был далек от политики и потому не смогу определить, какие направления тут борются, но то, что в деле замешаны интересы власти, это бесспорный факт. Для расследования подобных дел мне уже не хватает возможностей федеральной прокуратуры, нужно объединить усилия самых разных служб. В частности, нам необходимо проникновение в секреты служб государственной безопасности. Нас не может устраивать работа с доброхотами, нам нужны официальные формы сотрудничества. Я прошу поставить вопрос об этом перед правительственными кругами. Эпоха Большого Брата, как мне кажется, ушла безвозвратно, и службы безопасности должны отвечать на вопросы прокуратуры с той же обстоятельностью, что и все остальные ведомства и простые граждане.
Мое пламенное выступление вызвало всеобщее одобрение. Прокурор Москвы, почувствовав в моих словах поддержку, решительно принял мою сторону, тут же пожаловавшись на московское управление службы контрразведки. Никто не пытался защитить контрразведчиков, и это было особенно характерно. В результате генеральный прокурор закруглил совещание и отправился на верхние этажи в приподнятом настроении, имея возможность переложить ответственность на соседнее ведомство.
Меркулов увел меня в свой кабинет, по дороге интересуясь подробностями совершенного убийства. Я помнил наши пророчества и мог бы восхититься точностью наших прогнозов. Но этого чувства, к сожалению, у меня не возникало.