Кровник
Шрифт:
– Отстань, – отмахивался от него брат.
– Ну да-ай! – просил Мансур.
– Не дам. Не заслужил, – грубо отвечал Хас-Магомед.
– А ты заслужил?
– Заслужил, – гордо поднял голову Хас-Магомед.
– Это чем же? – ехидно улыбался Мансур.
– Я делом занят, а не бегаю кругом, как болван.
– Сам болван!
– Молчать! – грозно насупился Хас-Магомед. – От тебя хлопот ещё больше, чем от этих овец!
На время непоседливый Мансур затих, но когда они поднялись к пастбищу, выпалил:
– Хас-Магомед, давай поборемся!
– Отстань, –
– Ты боишься бороться со мной, потому что знаешь – я сильнее!
– Нет, – угрюмо отвечал Хас-Магомед.
– Называл меня болваном, а сам – трусишка! – корчил рожи и тыкал пальцем Мансур, раззадоривая брата.
– Я не трус, – бормотал Хас-Магомед, силясь не замечать Мансура, потому что он мешал очередному пересчёту овец.
– Трусишка, трусишка! Трус! – повторял Мансур, кружа вокруг брата.
– А ну отстань, говорю! Не мешай, не то оба получим от отца! – покраснел Хас-Магомед. Он содрогался от одной лишь этой мысли.
– Ты просто боишься, что поборю тебя! Боишься, боишься!
– Как ты мне надоел, – злостно переводя дыхание, проговорил Хас-Магомед.
– Боишься, боишься! – продолжал без остановки Мансур. – Трусишка, трусишка! Боишься, боишься!
– Сейчас я тебе этой палкой по башке ударю, если не умолкнешь! – сжал со всей силы ярлыгу в руке Хас-Магомед, будучи уже доведён близнецом до бешенства.
– Давай бороться! – зазывал его Мансур, уже изрядно запыхавшийся, но не теряющий задора. – Давай, давай! Или ты боишься?
– Я не боюсь! – прерывающимся голосом пророкотал Хас-Магомед, отбросил ярлыгу в сторону, наскочил на Мансура и повалил на спину, прижав к земле. Тот вцепился брату в грудь, перекинул через себя и резко вскочил на ноги. Хас-Магомед кувыркнулся, вспрыгнул и через секунду нырнул в ноги близнеца, вновь опрокинув того наземь. Крепко обнявшись, они перекатывались по земле, валяя один другого в пыли, покуда не скатились вниз по склону.
– Ну и дурак же ты, – хохотал Хас-Магомед, поднимаясь с брата. – Разве ж это борьба?
– Ты боролся нечестно, – обиженно проговорил Мансур, стряхивая с одежды пыль.
Хас-Магомед сиял, он очень любил побеждать. Однако довольная улыбка скоро сошла с его румяного от борьбы лица – он вспомнил про овец и бросился опрометью вверх по склону, на пастбище.
– Да никуда не денутся твои овцы! – кричал ему вслед Мансур, лениво отряхиваясь.
Сердце Хас-Магомеда отчего-то тревожно заныло с ещё большей силой, чем прежде. Он почувствовал, что в его отсутствие с овцами что-то приключилось.
Асхаб, Зелимхан и Салман вернулись на заходе солнца истомлённые и несговорчивые. Судя по облегчению арбы, торговля прошла удачно. Разгрузили оставшийся мёд, спрятали в кладовую, распрягли волов и отправились в дом. Вошли в саклю, их встретила мать семейства Зезаг и сёстры – все были одеты в молитвенные платья, значит, уже совершили вечерний намаз. Муж с женой ласково поприветствовали друг друга, затем Асхаб спросил Зезаг:
– Хас-Магомед
– Ещё нет, – ответила Зезаг.
– Ясно. Ужин готов?
– Всё готово, садитесь, когда посчитаете нужным.
– Сперва возблагодарим Аллаха за плодотворную поездку, – сказал Асхаб и кивком головы позвал сыновей за собой.
После омовения постелили ковёр и совершили намаз. Только после этого, без всякой спешки, прошли к столу и, произнеся «Бисмиллях 6 », приступили к еде. Ужин представлял собою набор простых, но сытных блюд. На тарелках дымилась жижиг-галнаш 7 , а рядом – черемша, побеги горного лука. Ели спокойно, хотя и были голодны с дороги.
6
Во имя Аллаха.
7
Варёная баранина с галушками из пшеницы.
Спустя некоторое время под окнами зашумело. Раздались шаги. Асхаб оставил еду и приподнялся на скамье. В дверях уже стояли Хас-Магомед и Мансур, не решаясь переступить порог. В глазах и движениях близнецов читалась тревога. Асхаб понял, случилось что-то нехорошее.
– Проходите, садитесь за стол, рассказывайте, – невозмутимо произнёс Асхаб, приглашая сыновей.
– Потеряли, – сразу признался Хас-Магомед, пряча дрожащие руки от отца. – Не досчитались четырёх. Всю округу оббежали, нет их.
Асхаб не смотрел на сына, молчал, будто ждал чего-то ещё.
– Это я виноват, не доглядел, – закончил Хас-Магомед, умолчав о легкомысленном поведении Мансура, которое привело к потере овец. Мансур держался отстранённо, не проронил ни слова от страха перед отцом и внутренне благодарил брата за то, что тот взял слово.
Асхаб выдержал долгую паузу, после чего вновь пригласил сыновей к столу. Те переступили порог, но к столу подойти не решились. Отец вздохнул и промолвил:
– Ты честен и открыто признаёшь свою вину, Хас-Магомед. Это намного важнее овец. Проходите же и садитесь ужинать. День был длинный, вам надо поесть.
– Как? – возмутился старший, Зелимхан, хорошо помнящий отцовскую порку. – И всё? Они овец загубили, а ты их не накажешь?
– Нет, – коротко ответил Асхаб, одобрительно глядя на Хас-Магомеда. – Не накажу.
– Меня ты и за меньшие проступки казнил! – вскочил из-за стола Зелимхан. – И мне признание никогда не служило откупом!
– Тебе в их возрасте я и не доверял овец, – ответил Асхаб. – Сядь.
– Сяду, отец, но Хас-Магомед должен понести наказание!
– Это ещё почему? – удивился отец. – Почему ты считаешь, что виноват он, а не Мансур? Ведь он молчит и не сказал бы мне всей правды, а Хас-Магомед прежде всего проявил уважение ко мне.