Кровные цепи
Шрифт:
Гроб с телом Анжелы ее отец нес вместе с какими-то незнакомыми мне мужиками: скорее всего, с нанятыми в мемориальной компании. Родственников, как я знал, у моей Снегурочки было немного: дед с бабкой в какой-то богом забытой деревне да тетка, давным-давно вышедшая замуж за офицера и скитающаяся с ним по всей стране, терпящая побои, измены и беспробудное пьянство вояки.
На похороны племянницы тетка, похоже, не приехала, а вот дед с бабкой, несмотря на дряхлость, прибыли: шли, тяжело ступая, в самом конце процессии. Хотя процессия – это было слишком сильно сказано. Непосредственно за гробом шла школьная подруга Анжелы (кажется,
Я открыл форточку, чтобы расслышать разговор.
– Будешь плохо себя вести – кончишь, как мать. Положат тебя в гроб и закопают. И обглодают твои косточки голодные крысы, – шипела ребенку Таисия Николаевна.
Я догадался, что рыдающая девочка – дочка Анжелы. Это я следил за тем, чтобы моя юная любовница предохранялась, так как был взрослым. А после меня она почти наверняка с ровесниками кувыркалась, а в этом возрасте гормоны крышу так рвут, что не до контрацепции. А если она к этому времени уже и ширялась… тут уж без вариантов. Это чудо еще, что только один ребенок у нее, а не пятеро.
– Таисия Николаевна! – не выдержав, крикнул я в окно. – Не запугивайте дитя, девочке и так уже по жизни досталось. Ребенок ни в чем не виноват.
Мать Анжелы уставилась на меня пустыми глазами: смотрела, точно сквозь меня. Но почти сразу ее взгляд приобрел осмысленное и весьма злобное выражение.
– Явился, ирод, на плоды своего труда посмотреть! – вскричала она, воздев руки к небу и даже отпустив ради этого театрального жеста руку девочки. – Да чтоб ты в аду горел и на Земле мучился! – послала мне проклятье.
Оправдываться и спорить с нею я не стал – молча закрыл окно.
– Зачем ты встрял? Обещал же не показываться! – упрекнула меня мать. – Предупреждала ж я тебя: добром эта история не кончится.
– Да не паникуй ты! – махнул рукой. – У Дениса Степановича руки заняты – не мог он меня застрелить. Разве что гроб бросил бы! И вообще, как ты себе это представляешь: жить по соседству, а на глаза не попадаться? Не буду же я от Морозовых две недели прятаться!
Мама отвернулась и завыла тихонько, плача.
– Ну, что еще? – Я даже растерялся: не ожидал, что она по соседке убиваться станет. – Ты-то с чего Анжелу оплакивать вздумала? Ладно б я с горя завыл…
– Мне не столько Анжелу, сколько Снежану жалко, – вытирая передником слезы, повернулась ко мне мать. – Не дадут Морозовы житья внучке, невзлюбили они ее, как неродную. А все из-за тебя. Говорила ж тебе: не тронь Анжелку, малая она еще! – мама снова всхлипнула.
– Да я-то тут при чем?! – занервничал я, еще не понимая суть претензий.
– А тебе Снежаночка никого, случайно, не напомнила?! – с намеком процедила мама.
– Девочка, которую Таисия Николаевна за руку волокла и крысами пугала? – уточнил я. – Так она закутанная вся была, я ее толком-то и не разглядел.
– А у меня фотокарточка ее есть, – с ехидством в голосе сообщила мама, как будто хотела меня на чем-то подловить. Порывшись в комоде, достала и открыла на последней странице альбом: – Вот, любуйся, выкрала для тебя!
На снимке была запечатлена
– Вылитая Анжела, – согласился я, разглядывая фотографию.
– А больше ни с чем сходства не замечаешь? – раздраженно спросила мама.
– Ты намекаешь, что девочка похожа на меня? – Кажется, я стал догадываться, к чему она клонит.
– А на кого же еще? Подбородок твой, и лоб, и брови, и родинка на скуле! – мама начала перечислять «улики».
– Сколько ей лет? – спросил я, хоть и не сомневался: сроки мама раньше меня подсчитала.
– Шесть, осенью семь будет. Октябрьская она, как раз под Покров родилась. Вроде, и знак хороший, а видишь, как все обернулось… – Мама снова завыла, уткнувшись лицом в фартук.
Да уж… – Я опустился на стул, точно сломленный нежданно свалившимся на мои плечи грузом.
Заводить детей я не планировал. Боялся их даже больше, чем жены. С женщиной еще как-то можно договориться, ребенку что-то втолковать – особое искусство. Я был уверен, что им не владею от слова совсем. Был опыт общения с отпрысками некоторых из моих случайных подруг, и этот опыт был печальным: эти спиногрызы меня ни во что не ставили. С какой стати я буду иметь авторитет у Снежаны? Она вон даже бабушку не слушается. Хотя в этом случае я был на стороне малышки: я даже похвалить и расцеловать ее был готов, что она отказывалась подчиняться Таисии Николаевне. Только мне вот ее капризы на фиг были не нужны.
Но в то же время мама была права: загрызут Морозовы мою дочку, запилят. Хотя бы за то, что я ее отец, а меня они люто ненавидят. Конечно, не без оснований. Если начистоту, то я на их месте такого, как я, тоже бы невзлюбил. Я ж был в их глазах коварным соблазнителем, который обесчестил их дорогое чадо, сделал ей ребенка и слинял.
Хотя, конечно, не так уж я и виноват. Во-первых, о контрацепции я заботился, а в том, что таблетки почему-то не подействовали, был не виноват. Фармацевтам претензии предъявлять было нужно, не мне. Во-вторых, аборт Анжеле я делать не запрещал, а попросила бы – и деньги на него дал бы. В-третьих, я о беременности не знал, ну, и о дочери, соответственно, тоже. Значит, от ребенка не отказывался. В том, что участия в воспитании дочери не принимал, вообще никак не виноват.
Вот если теперь, когда все знаю, от Снежаны откажусь, – тогда подлецом буду. Но ведь я ж не отказался пока.
Но, блин, если оформить отцовство и забрать Снежану к себе, вся моя жизнь рухнет к чертям собачьим! Я к этому не готов, мать твою!
Я схватился за голову. Мой поезд с оглушительной скоростью несся к обрыву, и крушения, теперь я знал это наверняка, не миновать.
– Завтра пойду знакомиться с дочкой! – огласил я свое решение. – Наверное, придется доказывать отцовство и забирать ее себе. Морозовы ее испортят – в этом ты, мам, права.