Кровные враги
Шрифт:
— Теперь я могу подумать о королевском дворе. Но сначала должен дать поручение Микаэло.
Он поднялся и вышел из зала. Оуэн воспользовался возможностью, чтобы выйти на задний двор и поискать отхожее место. Вернулся он через кухню, тепло натопленное помещение, где витали вкусные ароматы. При виде его Мейви заулыбалась.
— Вам приятно прислуживать, капитан Арчер. У вас хороший аппетит, как у настоящего воина.
— Поверьте, мне тоже было очень приятно.
— Когда будете уходить, я дам вам свежего хлеба. Для вас и миссис Уилтон. Ее мазь, которую она для меня приготовила, здорово помогла моим костям. Бог свидетель, но
Оуэн знал, что Люси обожает белые буханки, которые пекла Мейви. Кухарка использовала муку второго сорта, но благодаря ее мастерству хлеб у нее всегда выходил превосходный.
— Она будет вам очень благодарна, Мейви. И я тоже.
Оуэн наливал себе второй бокал вина, когда вернулся архиепископ. Торсби удивил его, войдя из кухни.
— Итак, теперь нам никто не помешает. Я бы отвел тебя в свои личные покои, но там только что разожгли огонь, и комната еще не прогрелась, а день, как назло, выдался весьма холодный.
— Не думаете ли вы, что дела Голдбеттера могли быть как-то связаны с убийством?
Торсби сделал глоток вина, затем, задрав голову, принялся разглядывать балки на потолке. Наконец он взглянул на Оуэна и кивнул.
— Вполне возможно. Хотя каким образом, я точно сейчас не скажу. Когда Эдуард затеял свои игры с торговцами шерстью, я его предупреждал. Натравите одного из них на другого — и разрушите все связи, все честные договоренности, на которых строится цивилизованная коммерция. А нецивилизованные торговцы опаснее целой армии наемников. Особенно торговцы шерстью, именно те, что контролируют самый важный товар для всех стран, втянутых в войну Эдуарда.
— Вы так прямо и сказали королю?
— Я всегда откровенен с королем. Но в последние дни начал сомневаться, мудро ли поступаю. — Торсби взглянул на свои руки, лежавшие на подлокотниках кресла, и, согнув палец, на котором было кольцо архиепископа, поймал лучик пламени. Казалось, он весь погружен в созерцание кольца.
Оуэн вернул погрустневшего архиепископа в настоящее.
— А вы знаете этого Джона Голдбеттера?
Торсби встряхнул головой, словно отбрасывая ненужные мысли.
— Хотя мы никогда не встречались, кое-что о нем мне известно. Он очень похож на Уильяма де ла Пола в своем отношении к закону, а де ла Пола я знаю хорошо. Более того, именно де ла Пол впервые упомянул при мне имя Голдбеттера. Он заметил, что некто Голдбеттер совершил не меньше проступков, чем он, и тем не менее Голдбеттера не привлекли к суду лорд-канцлера. Я заверил де ла Пола, что знаю много виновных, но все они навредили казне в гораздо меньшей степени, чем он, поэтому на них не стоило даже тратить наше время.
— Вам нравится повелевать в качестве лорд-канцлера.
Торсби покачал головой.
— Не часто. Власть — крепкое вино, к тому же не очень высокого качества. Оно вызывает тошноту и головную боль, по мере того как скисает в наших желудках.
— Вы бы предпочли держаться подальше от королевского двора?
— Если бы только это было возможно.
— Из-за войны?
— Как ни печально, из-за короля. — Торсби принялся сверлить Оуэна взглядом глубоко запавших глаз. — Вот почему я побеспокоился, чтобы нас никто не подслушивал, особенно Микаэло. Стоит только кому-то покритиковать короля, как его тут же обвиняют в измене. Я полагаю, ты понимаешь разницу между недовольством, способным привести к восстанию, и тем, что просто-напросто является
Оуэну не слишком нравился этот разговор, но он понял, что Торсби вряд ли отменит ту задачу, которую поставил перед ним.
— Вы можете мне доверять, ваша светлость.
Торсби кивнул.
— Очень немногим я могу доверять, и каждый мне дорог.
— Почему вы держите Микаэло своим секретарем?
— А какой другой невинной душе я могу его подсунуть? Микаэло теперь стал для меня чем-то вроде власяницы.
Оуэна очень позабавила эта картина — брат Микаэло в виде власяницы. Он даже расхохотался.
Торсби покивал, потянувшись к вину.
— Да, да, можешь посмеяться над моей глупостью, — проворчал он, но глаза его улыбались. Он наполнил свой бокал, отрезал кусочек сыра, бросил его в рот, посмаковал и запил глотком вина. — Когда все сказанное сделано, это и есть награда, которую дарит высокое положение, а вовсе не власть, которая вместе с ним приходит. Власть — очень опасная штука. — Архиепископ покачал головой, вновь став серьезным. — Итак, к делу. Когда король вознамерился объявить о своих притязаниях на корону Франции, ему понадобились огромные деньги для реализации собственных амбиций. Кто-то напел ему хитроумный план, как получить больший, чем обычно, доход от шерсти, манипулируя запасами и подняв пошлины. Торговцев и юристов, предложивших этот план, несомненно, подстрекали лорды, боявшиеся, что средства на войну будут взяты из их кармана.
— Или у церкви? — предположил Оуэн.
— Нет, церковь и не думала избегать налогов. — Торсби отхлебнул еще вина. — В то время торговцы шерстью обладали большими запасами денег, чем любое другое сообщество в королевстве. Шерсть была, — он пожал плечами, — и, возможно, остается самым ценным товаром на нашем прекрасном острове. И очень важным для фламандцев, которые весьма переменчивы в своей лояльности: иногда верны нам, иногда — французскому королю. — Торсби вздохнул, печально покачав головой. — Златокудрый Эдуард. Высокий, величественный, упрямый. Я был не единственным советником, напоминавшим Эдуарду, что король Франции может точно так же раздавать дары и угрожать Фландрии.
— Король, наверное, не склонен принимать критику?
— Нет, когда считает, что придумал блестящий план. На девятый год своего правления он собрал торговцев и объявил запрет на вывоз шерсти. Таким образом он намеревался заставить их смириться с увеличением пошлин и привлечь Фландрию на свою сторону. Но на самом деле вышло по-другому: избыток шерсти и низкие цены здесь, и недостаток шерсти и высокие цены во Фландрии. Фламандцев охватила тревога. Наши торговцы, наоборот, ликовали. Они согласились на повышение пошлин и на тарифы, диктующие производителям шерсти максимальные цены, которые они могли запросить, — это обеспечивало торговцам доход, несмотря на повышение таможенных платежей.
Торсби рассеянно покрошил сыр на куске хлеба, потом налил себе еще немного вина.
— Воцарился беспорядок. Как и все в этом плане, тарифы изменялись год от года, иногда принося прибыли производителям, иногда — торговцам. Таким образом, никто не был уверен, на чьей стороне король. Я с самого начала считал это ошибкой, но в то время было очень трудно понять, оправданны ли мои дурные предчувствия.
— А король не считает создавшееся положение беспорядком?
Торсби свел пальцы вместе и уставился на огонь.