Кровосмешение
Шрифт:
— Устроим. Не совсем понимаю, зачем вам это надо, но устроить можно.
— Ну, видите ли. Вы удивитесь, но у нас тоже не все гладко. Есть… свои противоречия. А кстати, вы не видели сюжет о вчерашней демонстрации?
— Нет, но Алиса мне сделала справку. Так что я в общих чертах…
— В общих чертах интересно вот что. Солнечный день, тепло, множество людей. Каждый — целый мир, каждый о чем-то мечтает, строит планы на завтра. Его любят, его ждут, он примерно представляет, что будет через пять или десять лет. Знаете, кадровики любят такие вопросы задавать — кем вы видите себя через пять лет? И каждый действительно кем-то видит себя. И вдруг что-то идет не так, что-то сдвигается,
Вы мне очень симпатичны, Евгений Юрьевич. И я бы не хотел, чтобы такое случилось с вами.
Ответил на ваш вопрос?
Евгений Юрьевич сидит за столом бледный как смерть.
— Я позвоню, — говорит Логан и выходит вон.
ГЛАВА 7. НАС МАЛО, НАС АДСКИ МАЛО!
«Нами правят не политики. Мэр и губернатор — это ширма. За ними стоят другие, и эти другие — не человеческие существа. Они сильнее, быстрее. Дольше живут. Их нельзя ранить, только убить. Их надо убивать».
— Очаровательно, — Логан отходит от монитора. — И после этого взяли и убили Мамедова.
— Это неизвестно, — говорит Алена.
— Уже известно. Все это мне не нравится. Помнишь, мультфильм такой был? Все это мне не нра-авится… Не нравится мне все это… А кто-нибудь видел полный вариант?
— Нет, я тебе скопировала и стерла исходники.
— Хорошо. Может, Мищенко показать? Пусть обосрется…
— Да ты его и так уже запугал.
— Нда, ндаа… Не нравится мне этот Крылов. Он слишком много знает! Ха-ха-ха.
— Милый, я так люблю, когда ты в хорошем настроении. Ты такой солнечный.
— Дошутишься у меня! — Логан хватает Алену за волосы, притягивает к себе и крепко целует в губы. — Знаешь, почему я люблю Россию?
— Почему?
Потому что здесь никакой Крылов до меня не допрыгнет. Пока три поста с охраной не пройдет и в партию не вступит.
Солнечный полдень. Во дворике двухэтажного деревянного барака, выкрашенного ярко-зеленой краской, играют дети. Возятся в лужах, лепят фигурки из мокрого песка, что-то лепечут. Из дощатой постройки во дворе восстает фигура алкаша. Алкаш выбредает на свет, наблюдает за детьми, умиленно щурится. Мимо по улице пролетает мальчик на велосипеде, звеня в звонок.
В дверях Алена сталкивается с Верой. Вера деланно шарахается, Алена нежно улыбается. Войдя, Вера многозначительно прохаживается за спиной у Логана.
— Как дела в институте? — спрашивает Логан.
— Прекрасно. Много новых друзей. У меня появился мальчик.
— Хороший?
— Тебе не покажу.
— Значит, хороший. А что вообще происходит?
— Очень много болтают всякой ерунды.
— Например?
— Например, — Вера вздыхает, — что кругом вампиры, они нами правят, пьют кровь детей…
— Ничего нового, в общем.
— Да, но просто ВСЕ об этом говорят. И везде. У нас в группе пара придурков строят из себя вампиров. Типа, бойтесь нас! Над ними все ржут. Но я не понимаю. Ведь ты один? Ты и… она.
— Был еще один, его убили.
— А тебя не убьют?
— А почему ты не спросишь: «А ее»?
— Да ну тебя!
— В общем… Есть и другие. И не все мы дружим.
— Здесь?
— Не знаю. Мне пора, Верочка. Ты вечером у себя или здесь?
— Еще не решила. Мы с Мишей пойдем на одну тусовку. Пафосную. Бр-р. А потом не знаю.
Мы с тобой незнайки, да? — Логан ласково улыбается.
Вера грустно улыбается в ответ.
В белом ренжровере с занавесками на окнах, поглядывая в зеркало заднего вида, скучает за рулем молодой парень с короткой стрижкой. По радио хриплым дребезжащим тенором повествуют о судьбе какого-то парнишки:
Жених был бледен, молчалив
Смотрел с холодным безучастьем,
Как на один хмельной мотив
Все молодым желали счастья…
Парень омрачается. Мимо проносится мальчик на велосипеде.
В окне мелькнул фаты дымок
В дорогу дальнюю прощаясь.
Те, кто ещё держаться мог,
Махали вслед, слегка качаясь.
Передняя дверь резко распахивается:
— Всем лежать мордой в пол!
— Да бля… — подскакивает Николай. — Олег Евгеньевич! Как вы так подкрадываетесь всегда!
— Поехали, поехали. Спецназ, Коля, спецназ!
Николай рвет с места так, что ренжровер почти подпрыгивает.
— Письмо пришло лишь через год, — сообщает хриплый трагический тенор. — Роднёй заполнен дом весёлый. Отец торжественен и горд, но замирает изумлённый.
— Коля! — морщится Логан! — Ну что это!
А больше нету станций, Олег Евгеньевич! — оправдывается Николай. — Одна осталась!
Специально для вас, водителей?
Николай будто случайно задевает ручку громкости.
— Молчит отец, — гремит радио. — «О чём письмо? Ну, не томи, что там в конверте?» И глухо, словно бы само…
Солист переходит с пения на мрачную декламацию:
«Здесь счастья нет. Лишь тьма и ветер.»
Следует пронзительное соло на клавишных. Логан морщится, но ничего не говорит. Ренжровер мчится по пустынным улицам.
Вечереет. На фоне синего неба мелькает черный силуэт крысы. Он огромен. Крыса замирает и поднимает морду вверх. Она кажется одинокой и свободной. Напротив многоэтажных руин недостроенного крайкома, заросших сорняками и заваленных мусором трех поколений, горит и шумит помпезное, но несколько хлипкое здание Выставочного центра «Сибирь-матушка» имени Акопяна. Камера стремительно проносится сквозь стеклянные двери-вертушки, еще оклеенные крест-накрест розовой лентой, сквозь мышами попискивающие металлоискатели с силуэтами-мишенями охранников по бокам, мимо киосков с сувенирами из лыка, малахита и воска, торгуемыми под брендом «Счастье лоховское», сквозь кафе, где одинокий меценат доедает одинокий бутерброд ценой и размером с айфон, в эффектно принаряженный красными и синими лентами и шариками зал, где на фанерном помосте, обтянутом практичным серым дерьмом, высится красная трибуна, а за ней пузырится известный в городе шоумен Авдей Копейкин, излучающий шарм и теплоту каждой складочкой своего давно не стиранного плюшевого пиджака. Напротив, на пластмассовых стульях разных цветов, расположилась региональная элита, окруженная студенческой массовкой.