Круг замкнулся
Шрифт:
На другой день Абель с волнением прогуливался мимо банка, заходить не стал, но постоял перед ним, читая объявления и разглядывая образцы иноземных банкнот в витрине. На объявлении, написанном от руки, он прочел, что господина Абеля Бродерсена просят зайти в банк. Он зашел, поставил где надо свое имя и вышел, заметно растолстев от бумажек. Так проста жизнь.
Теперь от человека, не стремящегося наверх, вполне можно было ожидать, что он изорвет деньги на мелкие кусочки, разбросает их по улице и растопчет ногами. Но Абель так не поступил. Видно, жизненный опыт сделал его умней. У него накопилось много мелких долгов, надо было расплатиться в «Приюте моряка», им он задолжал так мало, что можно рассчитаться одной крупной бумажкой. Еще надо
По дороге в «Приют» он неожиданно увидел Ольгу, та прогуливалась с какой-то дамой, обе — в мехах. Он поздоровался, другая дама ответила, а Ольга нет. Поглядела, но не ответила, она больше не знала его.
Странно. Уж кивнуть-то могла бы. Что ни говори, а в его глазах она разрушила свой прекрасный образ, образ-воспоминание, который он носил в душе тридцать лет. Вполне могла бы кивнуть. Неужели это Ольга?
Теперь видишь, сказал он самому себе, что ты был слишком неказисто одет. Она окинула тебя взглядом, но не поздоровалась, она знает себе цену. Ну, на одежду у тебя деньги есть, более чем достаточно у тебя денег, хотя расход будет большой. Да и помимо расхода надо еще освоиться с новой одеждой, даже пуговицы и те никогда не пришьют на то же место, где они были на старом костюме, у каждого мастера своя пуговичная система. А как насчет карманов и подкладки? Беда, да и только. Ни одного прочного костюма теперь не купишь. Эта рабочая неделя в садоводстве будет стоить мне уйму денег.
Он сходил к портному и красиво оделся для зимы, наведался к Лили, в «Приют», в лавочки. Но вечером он спросил себя самого: какая же разница между вчера и сегодня? Что у меня появилось такое, чего не было раньше? Кой-какая одежда? Ночью он укрылся своим ульстером, а стекла в окне как не было, так и нет.
Люди уделяли ему теперь больше внимания, изумлялись, встретив его, здоровались. Они с недоверчивым видом разглядывали его костюм, перед ними был важный человек, светский человек. Кузнец Тенгвальд здоровался, почтальон — то же самое. Фотограф Смит остановил его и спросил почтительно, не желает ли он иметь хороший снимок. Абель пожелал и пришел в фотографию. Это совсем даже и неплохо, он ни разу не фотографировался после своего первого выхода в море — ты, верно, уже забыл те дни, когда то и дело фотографировался, а потом раздаривал снимки девушкам в портовых городах, и девушки были так признательны, и целовали снимок, и собирались приобрести для него рамочку — а потом забывали на столе в портерной.
Фотограф Смит сказал:
— Извините, что я осмеливаюсь вам об этом говорить, но у вас что-то на шляпе. Не пойму что.
Абель поглядел:
— Вы про пятна? Не знаю, может, это фруктовый сок? Я недавно проработал несколько дней в садоводстве.
— Если фруктовый сок, его не выведешь, — ответил фотограф Смит и наилюбезнейшим образом посоветовал ему купить новую шляпу.
Ну, конечно, обзаведясь новым костюмом, надо было справить и новую шляпу, но ведь всего не упомнишь.
— Я куплю шляпу и перчатки, — сказал он.
Словом, он навел на себя лоск на случай очередной встречи с Ольгой, но Ольга ему не встречалась. Он часто бродил по улицам, искал ее, но все напрасно.
Зато он встретил жену таможенника Робертсена. Она была хоть и в трауре, но со свежей завивкой и густо напудрена.
— Какая редкая встреча! — сказала она, оглядывая новый костюм Абеля. Она лучше других знала, откуда взялись деньги на новый костюм, это были ее деньги, чего она и не стала скрывать. — Мне пришлось выложить немалые деньги в моем-то вдовьем положении, но раз уж он на смертном одре с пулей в голове высказал такое пожелание, я не стала возражать. Только зря он посвятил в это пастора, тот сразу начал совать свой нос в наши дела. А того, кто стрелял, удалось найти, и его посадят на много-много лет, стало быть, ему это даром не пройдет. А ты, Абель, не хочешь к нам заглянуть? Раз
Словом, все люди поголовно сошли с ума.
Самое неприятное для человека при деньгах то, что он обречен на бездеятельность. Ему незачем ломать голову над вопросом, где раздобыть еду на завтра, одежды у него вдоволь, есть и крыша над головой, и кровать. Абель не привык к роскоши и привыкать не собирался, он сидел на своем дурацком богатстве и становился все тупее. На что только у него теперь было время и на что только у него теперь не было времени! Само собой, он как-то его коротал, да-да, он заделался самым настоящим праздношатаем, но вообще-то его разбирала тоска. Может, стоит наведаться на пристань, почему бы и нет?
Там, где прежде был причал «Воробья», покачивалось на волнах моторное судно, которое доставляло молоко на два молочных завода. Большое, нескладное чудище, вроде старинных галеасов, рабочая колымага без красного дерева и меди, смазанная и просмоленная, а не полированная и выкрашенная.
Абель поднялся на борт и поздоровался со своей прежней командой «Воробья», Северином и Леонартом. Большая честь для нас, капитан, сказали они. Разве можно сравнить это чудище с «Воробьем»? У него даже имени нет, у него есть только номер, корыто на морской волне, срам, да и только. Они божились, что, будь Абель у них капитаном, дело никогда не повернулось бы так скверно, таково их искреннее мнение. Чтоб какой-то плотовщик напялил на себя капитанскую фуражку и встал за штурвал! Впрочем, дирекция за это ответила, так ей и надо.
— Не так он вроде и плох, — сказал Абель.
— Плох? Господи! Да у него ведь даже носа нет, у него только брюхо.
— Ах, капитан, вот купили бы вы новое судно, мы бы тотчас перешли под вашу команду. Можете на нас положиться.
Абель ответил, что на судно у него нет денег, но, оглядев его с головы до ног, они сказали:
— Что-то не похоже, капитан!
На обратном пути после этой идиотской прогулки на пристань он снова наткнулся на Ольгу. Но еще до этого он встретил старую знакомую по имени Регина с детской колясочкой.
Регина залилась румянцем, невинным румянцем, и в глазах у нее вспыхнула радость, она стала такая взрослая и красивая, возила по городу свою дочь, та была уже не маленькая и могла сидеть в коляске. Проворный человечек Регина, она на своем веку торговала и вафлями, и «Безмолвным утешителем», а теперь стала счастливой женой и матерью в расцвете сил.
Они долго толковали о том о сем, причем он говорил с ней отеческим тоном, потому что был вдвое ее старше. Регина рассказала, что у нее очень хороший муж, он служит машинистом на каботажном судне. Лишь с превеликой неохотой она призналась, что он вообще-то не первый машинист, а второй, а уж про то, что он даже не машинист, а кочегар, она и говорить не стала. Абель замечает, что на жалованье мужа они, верно, не без труда сводят концы с концами. Она в свою очередь с гордостью сообщает, что он ходит аж на «Короле Роальде», самом большом и красивом пароходе на этой линии. И уже несколько раз она составляла ему компанию, пока не завела ребенка.
— Но когда ты вырастешь большая, мы снова поедем с папой, Сельма! — сказала она.
Малышка уже, наверно, слышала эти слова много раз, она поняла и задрала кверху ручонки.
— Да, да, вот такая большая! — улыбнулась мать.
Абель достал из кармана бумажку и сказал:
— Это на куклу.
— Спасибо, у нее уже есть кукла, отец купил.
— Тогда на вторую.
— Но этого слишком много. Поблагодари дядю, Сельма.
Девочка протянула ему руку. Он не мог спокойно пожимать детские ручонки и сразу размяк от умиления. Детские ручонки такие нежные!