Круг
Шрифт:
Конюшня широка, десяти шагов как раз хватило для того, чтобы отряд Верны окружили со всех сторон, и, едва полное окружение произошло, зазвучали первые мечи.
Все кончилось быстро. Очень быстро, гораздо быстрее того, на что рассчитывал старый боец, посланник Бейле-Багри, и даже скорее того, как предположила Верна, знакомая с умением девятерых не в пример лучше Ястама.
Поедом ела глазами руку Маграба, как тот держит меч. Ничего не углядела. Клинок в умелых руках размазался в неясный блик, смутный и нечеткий, и лишь раз увидела то, что хотела, – на краткий миг воин
Друг другу не мешались, хоть и орудовали с обеих рук, а разбойники падали кругом, как спелые колосья под серпом. Так лесорубы отсекают сучья с повалки, когда ищут лучшего в умении и скорости – резко, четко, с двух топоров, деловито и сноровисто, раз-два-раз-два, и так же сучья проигрывают людям в быстроте.
Ястам не успел стреножить боевой азарт, как все закончилось – парни деловито отряхивают мечи, обтирают клинки о трупы и разбредаются по углам, подбирать светочи, дабы не запалили сухостой.
– Не угодно ли потом сосчитать трупы? – потащила старого бойца наружу, ему вовсе не нужно видеть то, что теперь начнется.
Жарасс не нашелся что сказать. Лишь попеременно косил то на Верну, то на собственный меч, так и не утоливший жажду разбойничьей крови. Человек Бейле-Багри смотрел кругом глазами, широкими, как расписные блюдца на пиршественном столе саддхута, и потрясенно качал головой. Голос вернулся к Ястаму лишь на улице, когда Верна крикнула вовне:
– Вставайте, жители деревни! Опасность миновала! Все кончено!
– Я не верю в то, что видел, – прошептал оружейник-воин. – Разбойников не стало так же быстро, как огонь пожирает легкую газовую ткань! Твои люди орудуют клинками скорее, чем крутятся спицы в колесе, пущенном с высокой горы! Я не увидел ровным счетом ничего! Разбойников прирезали, как бессловесный скот, к слову сказать, они и смотрелись так же беспомощно, как оглушенное животное под священным ножом! Я поражен! Потрясен!..
А когда наружу со светочами вышли девятеро, жующие на ходу, и бывалый воин понял, что именно перемалывают крепкие челюсти и отчего усы и бороды парней перепачканы свежей кровью, Ястама повело. К старой конюшне уже спешили пастухи, Верна поддержала Жарасса и шепнула:
– Скажи им, пусть вытащат порубленных разбойников наружу и заберут себе разбойничье добро из крепости…
Обратно в Гарад-Багри ехали молча. И без того отряд не отличался особой говорливостью, а после того, как уста замкнул Ястам, стало вовсе тихо, как в пустыне. Верна не тормошила старого бойца, пусть придет в себя и отмолчится. Себя вспомнила, когда увидела девятку в бою первый раз. Жарасс еще молодцом, не пускает слюни и не глядит пустыми глазами в никуда. Просто сцепил зубы и желваками играет под седой бородой.
– Госпожа Верна, не пойми старика неправильно, – заговорил наконец. – Я молчу оттого, что ни о чем ином говорить не смогу, а любой разговор кажется мне пустым сотрясением воздуха против того, что видел собственными глазами. Ищу слова, которыми поведаю пресветлому саддхуту истину о недавнем
Верна, хмуро улыбаясь, пожала плечами. Как бы ни расписал старик бойню в конюшне, саддхут поймет все правильно. Правитель далеко не дурак. И, пожалуй, теперь можно надеяться на скорую гибель, ведь Ястам недавно обмолвился о том, что Багризеду с некоторых пор трясет. Неспокойно сделалось на границах и на море, у окрестных князей прорезались острые зубы и нагулялся отменный аппетит.
Ближе к вечеру второго дня на дальнокрае вытянулась полоска моря и вскоре поднялся холм, под которым вольно раскинулся город. Нагретый жарким солнцем воздух струился, и отдаленность трепетала, словно косынка на ветру. Холм дрожал и кривлялся в голубоватом мареве, точно скоморох.
– Саддхут просил меня доложить о результатах похода немедленно, стояла бы даже глухая ночь на улице. Но, по счастью, будить Бейле-Багри не придется.
– Мы к себе, на постоялый двор. – Верна кивнула в сторону, где располагалось их теперешнее временное пристанище.
– Не случилось бы так, что вскоре тебе, госпожа, и твоим людям придется сменить обиталище, – усмехнулся Ястам. – И тем ближе к покоям саддхута и скорее, чем более красочно и правдиво я опишу то, что случилось в горах.
Вероятнее всего, так и случится. Расседлывать лошадей или не стоит? Отчего-то меньше всего думалось о предстоящих впереди схватках, а только о том, удастся ли еще хоть разок сходить на торг и прикупить что-нибудь новенькое. К чему возить с собой золото, кому его оставлять после смерти? А так… тоже глупость получается. Вот расстараются портные, сошьют много красивых нарядов, и где все это великолепие носить? Врагов очаровывать?
Вошли в город через те же полуденные ворота, коротко попрощались. Ястам направил коня ко дворцу саддхута, девятеро и Верна – к постоялому двору.
Первый же вопрос, которым Бейле-Багри встретил Верну и девятку, для кого иного прозвучал бы донельзя странно:
– Так сколько времени, госпожа Верна, я волен распоряжаться таким великолепным подарком?
– До конца весны, пресветлый саддхут.
Терпения правителю Багризеды хватило ровно на то, чтобы дать путникам немного прикорнуть с дороги и сбить с одежды пыль. Солнце только-только падало, когда оружейник самолично явился в «Дикого осла» пригласить десяток во дворец. Пока сидела против Бейле-Багри, будто воочию видела, как мелькают в глазах саддхута картины одна другой слаще – тот князь разбит, этому соседу крепко дадено по загребущим рукам, горит-полыхает вражеская твердыня. Повторила для пущей ясности: