Круг
Шрифт:
– Путешествие выдалось приятным, ветер попутным, корабль быстроходным, кормчий умелым. Вот то немногое, что я могу сообщить пресветлому саддхуту о первых днях пребывания в Багризеде.
Бейле-Багри удовлетворенно кивнул. Острые глаза колко блеснули из-под густых бровей, и Верна поспорила бы на что угодно, что этого правителя не купишь на дешевую лесть.
– Не угодно ли отведать яств, поднесенных нашему столу щедрой землей Багризеды? – Саддхут щелкнул пальцами и показал на стол, закрытый яркой тканью. Кто-то из прислуги резко сдернул покрывало, и на расписной скатерти обнаружилось обилие
Тьфу ты, перепачкалась, как чумичка! Руки сделались липкими, на платье посадила пятно – не ожидала, что ярко-желтый плод брызнет во все стороны – перемазала губы и щеки. Саддхут и остальные любопытства не прятали, и Верна поняла, что краснеет. С ужасом поймала себя на мысли, что могла и ругнуться, когда плод лопнул на зубах. Наверное, бабы в этом краю ведут себя по-другому, не ругаются, не лопают в три горла, не сажают на одежду пятен. Впрочем, таких единицы, и этим единицам отчего-то не везет в жизни.
– Мудрецы говорят, будто жизнь вокруг нас пестра, словно крылья бабочки. Красное сменяется зеленым, зеленое – синим.
Саддхут очень тонко подсказал удачный момент перейти к главному, Верна кивнула.
– Мудрые люди правы. Иной раз бывает так, что сегодня ты никто, а завтра ведешь за собой людей и снова занимаешь положенное тебе высокое место.
– Расскажу госпоже забавный случай. Некоторое время назад на одной из моих галер ходил на весле странный раб. Про него говорили, будто некогда он княжил в далекой стране за высокими горами. И в один прекрасный день он сбежал. Долго на обоих берегах этого моря еще говорили о пирате, которого звали Испэ Жатт Карассай. Госпожа не поверит, он нападал на корабли и брал не золото и драгоценности, а рабов!
– Пресветлый саддхут не поверит, насколько жизнь бывает ярче всяких придумок! Главным поручением нашего посольства стало хоть частичное возмещение ущерба, понесенного от выходок Испэ Жатт Карассая.
– Неужели эти россказни – истинная правда? – Бейле-Багри улыбался в бороду, глаза смеялись.
– Совершенная правда! Пресветлый саддхут лишился одного высокородного раба, взамен получает двух, той же, княжеской, крови.
«Ловок, шельма, – усмехнулась про себя. – Как искусно вывел разговор в нужное русло».
– Неужели? – Бейле-Багри делано изумился, и ведь как правдиво. Верна даже поразилась. Не знала бы, что правителю загодя было известно, о чем пойдет речь, – обрадовалась такому удачному повороту в разговоре.
– Совершенно точно. Залом, известный на этих берегах под именем Испэ Жатт Карассай, шлет пожелания благополучия правителю и народу Багризеды, и подтверждение его слов ждет на крыльце терема.
Бейле-Багри щелкнул пальцами, и через какое-то время братцы-князья предстали на глаза саддхута.
– Это они?
– Да. Родные братья Испэ Жатт Карассая.
– Он действительно княжеской крови? Все это не было шуткой и пустопорожней болтовней презренного раба?
– Действительно князь. Но правителю позволительно не обращать на такие мелочи внимания.
– И не обращаю. Почти все твердят о том, что сами благородного происхождения и требуют свободы. Но иногда, как становится видно, подобная болтовня оказывается
– Морской болезнью оба не страдают.
– Весло?
– Выходит, весло.
Бейле-Багри звонко рассмеялся и приказал увести пленников.
– Госпожа, ты доставила мне несравнимое удовольствие, ведь не часто взамен утерянного получаешь достойную замену. Мне нет дела до того, как люди попадают на рабские торги. Кто-то попадает в плен, кого-то продают за долги, всего не перечислишь. Точно так же мои соплеменники оказываются с цепями на шее в других странах, если бывают недостаточно проворны. Это жизнь, и от нее не уберечься. Каждый должен сам заботиться о своей жизни в меру собственных сил. Разреши преподнести тебе скромный дар на память о сегодняшней встрече.
Саддхут хлопнул в ладоши, одна из пестрых занавесей отдернулась, и в палату торжественно внесли небольшой ларец.
– Говорят, будто эта вещь обладает чудодейственной силой, только какой именно – никто не знает.
На зеленой подушке лежал золотой обруч, весьма немудреный, без резьбы и прочих украшений. Ни тебе цветов, невиданных животных или драгоценных камней. Просто золотой обруч на запястье.
– Он принадлежал дочери наместника одного из дальних пределов. Во время морского похода их корабль потерпел крушение, буря была страшной. Корабль разметало в щепы, и девочку на обломке мачты прибило к маленькому необитаемому острову. Всем остальным повезло больше, их подобрало торговое судно. Примечательно, что отец через несколько дней нашел дочь, как будто ему кто-то подсказал, а украшение на запястье девушки немного потемнело. И это при том, что благородное золото не поддается разрушительному веянию времени.
– Неужели все дело в нем?
– Может быть. Только никакое золото в мире не изменит цвет просто оттого, что побывало в море! Раньше обручье, по рассказам, было ослепительно желтым, а после того памятного крушения стало темнее, и никакие чистки и полировки не помогают вернуть изначальный цвет.
– А давно оно попало сюда?
– Давно, – саддхут улыбнулся. – Я был мальчишкой, оно уже хранилось в сокровищнице. Полагаю, обручье должно принести пользу женщине, которая много путешествует, в моем же кругу женщины путешествуют весьма мало и в основном по суше. Госпоже предстоит обратный путь, надеюсь на милость богов и на чудодейственную вещь. Хотя… – Бейле-Багри огладил бороду и заговорщицки подмигнул: – Может быть, обручье вовсе не чудодейственное, но ему по крайней мере более ста лет! Это что-нибудь да значит!
Верна, унимая странную дрожь, сунула кисть в обручье, прислушалась к себе. Вроде ничего особенного. Ладно, поглядим, что за диковина.
– У меня тоже есть подарок, причем саддхут как истинный воин не сможет не оценить его по достоинству.
Бейле-Багри кивнул. Хорошее начало, дальше.
– Хочу преподнести правителю Багризеды десять мечей, которыми он, несомненно, сможет распорядиться с толком. Конечно, десятый меч не чета девяти, но тоже острый.
Бейле-Багри вскинул брови, обежал все посольство глазами и удивленно покачал головой. Догадался, о чем идет речь. Еще никто в палате и носом не повел, а этот уже все понял. Переспросил: