Круг
Шрифт:
– И потому ты пошла вслед за Юнте в квартиру? Или ты зашла туда еще раньше?
– Нет, я ждала снаружи. И сама не знаю, зачем вошла внутрь.
Линнея откидывается на спинку стула и скрещивает руки на груди.
– Ладно, – наконец говорит она. – Удержаться было трудно, я понимаю. Но если еще раз поймаю тебя на том, что ты за мной шпионишь, убью.
Ванесса кивает. Она больше никогда не вляпается в такую историю.
Некоторое время девочки рассматривают друг друга. Окна за спиной Линнеи запотели. Ванесса вертит на пальце серебряное
– Я и Вилле помолвлены, – говорит Ванесса.
– Поздравляю. Здорово, – бурчит Линнея и отворачивается.
Ванесса начинает злиться.
– Почему ты спишь с Юнте? – спрашивает она.
– Что?
– Серьезно, зачем? Он старый. А ты такая офигенно красивая.
– Спасибо, – говорит Линнея.
Она широко улыбается, и Ванесса тоже не может не улыбнуться.
– Ты ведь понимаешь, что я имею в виду, – говорит Ванесса.
– С Юнте все непросто. Или наоборот, слишком просто.
Линнея наклоняется через стол, Ванесса следует ее примеру.
– Мне было одиннадцать, когда я впервые напилась, – говорит Линнея. – Юнте продавал самогон. Мне было тринадцать, когда я начала курить травку. Ее мне продал Юнте. Потом я попробовала и кое-что другое. Это мне тоже продавал Юнте.
Ванесса слышала много сплетен о Линнее, но ее удивляет, что Линнея так откровенно рассказывает о себе.
– Я потом завязала. Но Элиас… Он не мог бросить. Я взяла с Вилле и Юнте обещание ничего ему не продавать… Потом узнала, что они нарушили это обещание как раз перед тем, как… Элиас погиб.
– Я знаю, – тихо говорит Ванесса.
Она никогда не забудет тот вечер.
«Слыхали про пасторского сына? Небось решил, что под кайфом легче копыта отбросить».
– В тот первый вечер, когда мы все собрались в парке… – говорит Линнея. – Я была у Юнте, пришла к нему, чтобы на него наорать. А получилось иначе.
Линнея трясет головой. Голос не слушается ее. Глаза блестят, но она сдерживается изо всех сил. Ни за что не выдаст своей слабости. Ванесса знает, каково это – держать себя в руках. Кому интересно иметь дело с плаксивой девчонкой?
– Мне было так одиноко, когда Элиас умер, – тихо говорит Линнея. Она смаргивает слезы. – Я такая дура…
– Вовсе нет.
– Ты ничего обо мне не знаешь, – жестко говорит Линнея. – И о Вилле ты тоже ничего не знаешь. Он звонит мне иногда и хочет, чтобы я к нему вернулась. Мне жаль, что я тогда тебе соврала. Я не хотела тебя расстраивать, но теперь, когда я увидела это дурацкое кольцо… Вилле нельзя доверять.
Ванесса молчит и не знает, что сказать. Ее подозрения подтвердились, но она ничего не чувствует, внутри образовалась пустота.
– Он мне не нужен, – говорит Линнея, на этот раз мягче. – Но я хочу, чтоб ты знала. Если по правде, я не думаю, что я ему нужна. Но он хочет знать, есть ли у него шанс. Это просто вопрос самолюбия.
– Может, так было раньше, а теперь
– Ты заслуживаешь лучшего, – говорит Линнея.
– Ты тоже.
Они смотрят друг на друга, и Ванесса думает, что по идее ей сейчас должно быть плохо. Рассказ Линнеи разрушил ее жизнь. Но вместо этого Ванесса чувствует странное облегчение. И как всегда, когда дело касается Линнеи, не имеет ни малейшего представления, почему все происходит именно так, а не иначе.
Анна-Карин сосредоточенно смотрит в тетрадь с теоремой Пифагора. В другом конце гостиной сидит дедушка и листает газету. Время от времени оба они косятся в сторону кухни. Оттуда доносится звон, лязганье и стук.
– Что она делает? – спрашивает дедушка, отрываясь от газеты.
– Она хотела прокипятить столовые приборы, – отвечает Анна-Карин. – Чтобы сделать их более гигиеничными.
Дедушка аккуратно складывает газету и кладет на маленький столик рядом с креслом.
– Я знаю, надо радоваться, что у нее вдруг появилось столько энергии, – говорит дедушка.
Анна-Карин притворяется, что целиком поглощена мыслями о катетах и гипотенузе.
– Но это так странно, – продолжает дедушка. – Раньше у нее было так мало сил. А теперь – прямо не остановишь.
Он вздыхает и снимает с себя очки для чтения.
– Жаловаться, конечно, грех, – говорит он. – Это все равно, что зимой жаловаться на холод, сырость и темноту. А летом – на жару.
«Теперь ее не остановишь». Остановить не трудно. Стоит только Анне-Карин заполучить Яри, и она прекратит свои эксперименты. Она решила это окончательно и бесповоротно, когда директор рассказала им о Совете.
Но мама выглядит такой бодрой и здоровой. В ее движениях появилась сила. Она смеется, улыбается, она энергична. Насколько приятнее быть такой, чем врастать на целый день в диван, куря сигарету за сигаретой! Сама Анна-Карин теперь ни за что снова не станет тем человеком, каким была всего несколько месяцев назад.
– А мама была такой раньше, до того, как папа исчез? – спрашивает Анна-Карин.
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что, может быть, теперь она снова стала такой, как была раньше, до того, как папа… все испортил?
Дедушка поднимается со своего кресла, он двигается медленно и тяжело. Он идет к дивану, на котором полулежит Анна-Карин. Она подгибает под себя ноги, чтобы дедушке хватило места.
– Порой я забываю, что ты не можешь помнить, как все было раньше, – говорит он, похлопывая Анну-Карин по коленкам и внимательно глядя на нее. – Нет, я никогда не видел Мию такой. Даже когда в ее жизни был Стаффан.
Секунду Анна-Карин колеблется: не заставить ли дедушку рассказать ей про папу. Это было бы просто, не сложнее, чем заставить Иду рассказать правду о ее речи в память Элиаса. Но Анна-Карин не может даже спокойно думать об этом. Она никогда, никогда не смогла бы так поступить с дедушкой.