Круги в пустоте
Шрифт:
«К делу» означало по второй. Поочередно приложились к широкому горлышку фляги, поочередно вздрогнули. Петрушко не понимал, отчего тут нет стаканов. И вообще тут, в небольшой комнатке, имелись только две лавки да большой, грубо сколоченный стол. Ну, еще и сундук в углу. Окон вообще не было, все освещение — три воткнутых в медные кольца факела. И не ароматных, как в тронном зале, обычных, вонючих.
— Зато здесь тихо, — проследив его взгляд, сообщил Айлва. — И тут очень трудно подслушать, стены толщиной в два локтя. А подземного хода как раз нет, снизу не подберешься. Самое лучшее место для размышлений.
Петрушко подавился смешком. В их семье местом для размышлений называлось нечто иное. — Давай так, — предложил государь. — Ты мне сейчас расскажешь, как тебе видится дело, чего ты хочешь
— Годится, — сказал Виктор Михайлович. — Я начну, что непонятно будет, переспрашивай. В общем, давай признаем за очевидное, что между нашими Кругами было, есть и, наверное, будет общение. Ваши маги умеют ходить к нам. Умеют ли наши — не знаю, пока мы не проследили. Пускай жизнь у нас с вами очень непохожая, культура отличается, традиции — но человеческая суть всюду одинакова. И там и сям есть алчные, есть жестокие, есть хитрые… Хорошие люди тоже попадаются… Так вот. Мне кажется, что лучше бы переходов не было. — Отчего же? — прищурился Айлва, лаская в ладонях заветную фляжку.
— Сам посуди, страдает безопасность государства. Любого. Какой-нибудь олларский маг ограбит твою казну и сбежит к нам, и хрен его твои люди достанут. А у нас он обратит украденное в деньги и совершит немало зла. Причем у нас все очень сложно, у нас его и не распознаешь, а и распознав, ничего не сможешь сделать. Дальше — представь, наших преступников такой маг за деньги переправит к вам. Нужен тебе такой подарок? А переход-то двусторонний, страдают ни в чем не повинные люди-партнеры. В чужом мире оказаться — чего хорошего? Одно дело как мы с этим вашим молодым человеком, а другое, когда тебя не спросясь выдернут из привычной жизни и швырнут… непонятно куда. Такие люди, оказавшиеся в чужой среде, могут быть и опасны для порядка. И потом, есть у нас страшная беда — дурманные зелья, по-нашему говоря, наркотические вещества. Сколько народу от этого гибнет… Подумай, тебе понравится, если из нашего Железного Круга это к вам потащат? Или от вас к нам. Тоже ведь наверняка у вас свой дурман имеется. Наживаться будут деляги, страдать — бедолаги, а расхлебывать — тебе. Короче, государь, выгоднее всего эти переходы между мирами разбойникам. И нашим, и, наверное, вашим.
— Да, — кивнул Айлва. — Долг государя — казнить разбойников. Но лучше их вообще не заводить, согласен.
— Но все на самом деле еще хуже, — продолжал Петрушко. — Ладно разбойники, а что будет, если у нас имеющие государственную власть узнают о вашем мире, узнают, что туда можно попасть? Найдутся ведь и охотники повоевать. У нас, понимаешь, оружие очень мощное, вам такого и не снилось. Да, тхаранский маг говорил мне, что оно перестанет здесь действовать. Но ведь правители в это поначалу не поверят. Пока не убедятся — сколько крови с обеих сторон прольется. Тебе это надо? Вот, мне тоже не надо. И еще — что будет, если к вам попадут идеи из нашего мира? Идеи могут быть пострашнее сабель. А идеи у нас водятся всякие, есть и очень страшные, из-за этих идей у нас миллионы полегли. Теперь представь, это попадает к вам, в совсем иную обстановку. Вы окажетесь совсем незащищенными. Вот сейчас вы уверовали в Единого, раньше верили различным идолам, но это во всяком случае было понятно, вы к этому привыкли. А представь, среди вас пойдет гулять идея о том, что нет никаких богов вообще, что после смерти — пустота, и главное — успеть урвать от жизни все. Да ведь тут развалится любая держава, согласен? А если и удастся остановить, так подумай, какой кровью. Кровь же, пролитая ради укрепления государства, со временем начинает разъедать его, как ржавчина губит железо. И в итоге все кончается еще большей кровью. Значит, самое разумное — это жить каждому Кругу по-своему.
О том, что единянские проповедники на Земле тоже не слишком желанны, Петрушко говорить не стал. Айлва все же единянин, и кто знает, сколь далеко простирается его терпимость…
— Все разумно говоришь, Вик-Тору, — кивнул Айлва, — но что именно ты предлагаешь делать?
Виктор Михайлович задумчиво посмотрел на него. Было как-то необыкновенно тепло и хорошо, какое-то долгожданное умиротворение снизошло, и все привычные уже занозы теперь только покалывали, а не раздирали
— Главная опасность — это маги, то есть Тхаран, — заявил Петрушко. — Именно они умеют преодолевать барьер между мирами. Не будет магов — не будет и проблемы. Верно?
— То есть мне надо их всех вырезать? — вновь прищурился Айлва. — А ты знаешь, сколько их? Одного тхаранского войска восемьдесят тысяч, и это отменные бойцы, почище ратников братца Айяру…
— Давай смотреть так, — предложил Петрушко. — Нас сейчас волнуют те, кто умеет между мирами ходить. Все они попадают в те полторы-две тысячи, которых решено перекинуть в Древесный Круг. Ясное дело, не все из них обладают этим умением, но остальные уж точно не попадают в список. Лучше всего было бы их взять как можно быстрее, пока Хайяар не начал у нас, на Земле. А то с магами окажутся связаны наши люди, и их трогать уже, получается, нельзя.
— А что, такие уж хорошие эти ваши люди? — невинно поинтересовался Айлва. — Ими никак нельзя пожертвовать?
— Никак! — отрезал Виктор Михайлович. — Это не обсуждается, государь. Это непреложно. Какие они не есть, а наши. И мы людьми не швыряемся.
Он замолчал. Во рту стало кисло от красивых слов. Стройки века, Гулаги, Афганы, реформы, Чечни — обо всем этом упоминать сейчас не стоило, и лишь усугубляло стыд. Какой бы Айлва ни был дикарски-непосредственный, он сейчас законно представляет свой народ, и более того — свой мир, ну а полковник Петрушко? Себя плюс еще нескольких человек из УКОСа?
— Ну хорошо, — вкрадчиво заметил Айлва, — ваших трогать нельзя. Ладно, убедил. А не ваших? Совсем далеких людей?
— Это ты про кого? — не понял сразу Виктор Михайлович.
— Про тех, из Древесного Мира. Вот глянь, что получается. Сперва ваши сюда, наши туда, к вам. Потом наши от вас к диким, дикие к вам. Потом дикие к нам, а ваши домой. Так?
— Ну, так, — согласился Петрушко.
— А прикинь, где в конце концов окажутся имну-глонни наших магов? В диких, которые осядут здесь. И если этих диких перебить, то и маги скоро сдохнут. А диких перебить легко. Только сразу надо, пока связи еще крепкие. Тянуться-то через два Круга будут…
— А что, дикие не люди? — привстал Петрушко. — Их не жалко? Им умирать, да?
— А чего такого? — удивился Айлва. — Мы же не звери какие, мы их аккуратно, безболезненно. Есть, знаешь ли, такие тихие яды… И потом, мы сперва их посвятим Единому, омоем их души Его сиянием, и впереди у них будет светлая Вечность.
Виктора Михайловича передернуло. Весь хмель мгновенно выветрился.
— Ты понимаешь, что говоришь, государь? Ты сейчас вот про яды сказал. Так вот, этим ядом ты не только дикарей из Древесного отравишь, ты всю свою державу отравишь, а главное — всю вашу веру в Единого. Если сегодня можно по-тихому травануть чужаков, значит, завтра можно жечь каждого второго, пытать, грабить, насиловать… И все во славу Единого, и найдутся такие вот богословы, все убедительно обоснуют. Типа что для пользы дела, то и нравственно… Это насколько надо же верить не Ему, а себе, чтобы такое замыслить? Ну ладно я, никогда не был особо верующим, но мне и то понятно, что нельзя так. Хочешь, расскажу, как у нас было? Как у нас во славу Божию города вырезали, людей пачками на кострах жгли? И что, и где сейчас эта слава? Никто вообще ни во что не верит, кроме нескольких упрямых одиночек! Хочешь, чтобы и у вас так же было? Вестнику Аламу ты про свой план рассказывал, кстати? Что, он тоже одобряет?
— Еще нет, — невинно глядя на него через стол, сказал Айлва. — Вот если бы мы с тобой решили, тогда сказал бы. Только я не понимаю, тебе что же, земная жизнь человека дороже его судьбы в вечности?
— Я насчет вечности ничего говорить права не имею, — заявил Петрушко. — У меня для этого нет ни веры достаточной, ни знаний. Я другое скажу. Вот дает Господь человеку жизнь, не просто же так, неслучайно. И не нам своей волей эту жизнь отнимать, если захотелось. Он что, просто так сказал «Не убий»? В шутку, что ли?