Круглосуточный книжный мистера Пенумбры
Шрифт:
Он швыряет пакет на стойку – шмяк – и подступает к полкам с научной фантастикой и фэнтези.
– Что это здесь делает?
У него в руке единственный в магазине экземпляр «Автостопом по галактике».
– А это? Издеваетесь, да?
Показывает «Чужака в чужой стране».
Я не знаю, что сказать, так как не очень понимаю, что происходит. А он возвращается к стойке с обеими книжками в руках.
Шлепает их на деревянную крышку.
– А вы вообще кто такой?
Его темные глаза вызывающе вспыхивают.
– Я – человек,
У него раздуваются ноздри.
– Ни за что вы не отвечаете. Вы даже не новичок.
Блин. Конечно, я работаю тут чуть больше месяца, но это не меняет сути…
– И вы понятия не имеете, кто на самом деле управляет магазином, ведь так? – наседает тот. – Говорил вам Пенумбра?
Я молчу. Уж конечно, это не обычный клиент.
– Нет, – фыркает он. – Выходит, не говорил. Так вот, больше года назад мы велели вашему боссу избавиться от этого хлама.
С каждым словом он хлопает по «Автостопу» для доходчивости. Последняя пуговица на рукавах пиджака у него расстегнута.
– И не в первый раз.
– Послушайте, я не понимаю, о чем вы говорите.
Я буду спокоен. Я буду корректен.
– Так что, серьезно: покупаете или нет?
К моему удивлению, он вытягивает из кармана брюк скомканную двадцатидолларовую бумажку.
– О, безусловно.
С этими словами он швыряет деньги на стойку. Терпеть не могу, когда так делают. – Мне пригодятся улики непослушания Пенумбры.
Молчание. Его темные глаза блестят.
– Вашему боссу не поздоровится.
Как это, за торговлю фантастикой? Отчего этот тип так ненавидит Дугласа Адамса?
– А это что? – сердито спрашивает тот, указывая на макбук. Там на весь экран моя модель магазина, медленно вращающаяся вокруг своей оси.
– Это вас не касается, – отвечаю я, отворачивая экран.
– Меня не касается? – огрызается он. – Да вы хоть знаете… Вы не знаете.
Он закатывает глаза, будто столкнулся с самым скверным обслуживанием в истории Вселенной. Потом качает головой и словно заставляет себя успокоиться.
– Слушайте меня внимательно. Это важно.
Двумя пальцами он толкает ко мне через стойку свой пакет. Широкий, плоский, узнаваемых очертаний. Упершись в меня взглядом, тип продолжает:
– Тут у вас дурдом, но я должен знать, что вы передадите это Пенумбре. Лично в руки. Не сунуть на полку.
Не оставить для него. Отдать в руки.
– Ладно, – говорю я. – Хорошо. Без проблем.
Он кивает.
– Отлично. Благодарю.
Схватив покупку, он толчком распахивает входную дверь. Потом, уже на пороге, оборачивается:
– И передайте вашему боссу, что ему кланяется Корвина.
Утром Пенумбра не успевает войти, а я уже пускаюсь рассказывать о происшествии, сбивчиво и торопливо, в смысле, что с этим парнем, и кто такой Корвина, и что это за посылка, и, нет, серьезно, что с ним
– Успокойтесь, мальчик мой, – Пенумбра повышает голос и поднимает ладони, унимая меня. – Успокойтесь. Не так быстро.
– Вот, – говорю я и показываю на пакет, будто это какое-то дохлое животное. Почем мне знать, может, там и есть дохлое животное, или, к примеру, только его кости, аккуратно сложенные в пентаграмму.
– А-ахх, – вздыхает Пенумбра. Обхватив пакет длинными пальцами, он проворно забирает его со стойки. – Как здорово.
Конечно, там не коробка с костями. Что там, я знаю точно, и знал с той минуты, как бледнолицый посетитель вошел в двери, и почему-то правда меня еще больше ошарашивает: ведь, получается, все, что тут происходит, – это не просто чудачества одного старика.
Пенумбра разрывает коричневую обертку. Под ней книга.
– Новое прибавление в нашем фонде, – говорит он. – Festina lente.
Книжка совсем тонкая, но очень красивая. В жемчужно-сером переплете из какого-то муарового материала, на свету отливающего серебром. Корешок черный, и на нем жемчужные буквы «Эрдеш». Новая строчка в Дальнеполочном списке.
– Давненько у нас не было новых поступлений, – говорит Пенумбра. – Надо отметить. Погодите, мой мальчик, не уходите.
Он проходит в заднюю комнату мимо стеллажей. Слышу стук его туфель на лестнице в кабинет по ту сторону двери с табличкой «Не входить», за которую я никогда не заглядывал. Он возвращается с двумя пластиковыми стаканчиками, вставленными один в другой, и бутылкой скотча, полупустой. На этикетке написано «Фицджеральд», и на вид лет ей не меньше, чем Пенумбре. Разлив по полдюйма золота в каждый стакан, он подает один мне.
– Теперь, – говорит он, – опишите его. Посетителя.
Прочтите из журнала.
– А я ничего не записал, – признаюсь я.
Строго говоря, я вообще ничего не сделал. Я всю ночь слонялся по магазину, держась подальше от стойки, боясь трогать пакет, смотреть на него и даже думать о нем слишком усердно.
– Ах, но это должно быть в журнале, мальчик мой.
Вот, рассказывайте и пишите. Я слушаю.
И я рассказываю, одновременно записывая. Так мне становится легче: будто странное событие дистиллируется из моей крови на страницу через темное острие авторучки:
– В магазин заходил спесивый болван…
– Э… Пожалуй, будет разумнее этого не писать, – непринужденно замечает Пенумбра. – Лучше скажем, что у него был вид… экстренного курьера.
Ага, ладно:
– В магазине побывал курьер по имени Корвина, который…
– Нет, нет, – Пенумбра останавливает меня.
Прикрыв глаза, он трет переносицу.
– Погодите. Я объясню, потом запишете. Он был необыкновенно бледен, глаза как у хорька, сорок один год, плотный и с неэстетичной бородой, в костюме из мягкой шерсти, однобортном, и с действующими пуговицами на манжетах, и в черных кожаных туфлях с острыми носами – так?