Круглосуточный книжный мистера Пенумбры
Шрифт:
– Хадуп.
– Все им пользуются: Гугл, Фейсбук, НАСА. Это программа – она разбивает большую работу на кучу мелких крупиц и раздает их одновременно куче разных компьютеров.
Хадуп! Мне нравится это слово. Кэт Потенте, у нас с тобой будет сын, и мы назовем его Хадупом, и он станет великим воином, королем!
Кэт наклоняется к столу, упирается в столешницу ладонями.
– Люблю это дело.
Ее взгляд не отрывается от экрана, где расцветает диаграмма: скелет цветочка с мерцающей сердцевиной и десятками, нет, сотнями лепестков. Он растет на глазах, превращаясь из ромашки в одуванчик, а потом в гигантский подсолнух.
– Тысяча
Она усаживается поудобнее. Внезапно я отчетливо ощущаю запах: ее волосы, еще пахнущие шампунем, прямо у моего лица. Ее мочки ушей, розовые и круглые. Ее крепкая благодаря гугловскому скалодрому спина. Я веду большими пальцами по ее лопаткам, натыкаясь на лямки лифчика. Она опять ерзает, откидывается. Я задираю на ней футболку, и смявшиеся буквы отражаются в экране ноута: Шмяк!
Чуть позже ее ноут глухо булькает. Кэт выскальзывает из моих рук, соскакивает с кровати и карабкается на стул. Балансируя на носках и сгорбившись перед экраном, она похожа на горгулью. Прекрасную горгулью в виде голой девчонки.
– Получилось, – объявляет она.
Оборачивается ко мне, раскрасневшаяся, волосы темные, растрепанные. Усмехается. – Получилось!
Глубоко за полночь, и я снова в магазине. Настоящий журнал благополучно водворен на место. Фальшивый – у меня в сумке. Все прошло в точном соответствии с планом. Я бодр, в хорошем настроении, и готов визуализировать. Я загружаю из Большого Ящика сканированные страницы: через «попонет» они пролетают меньше, чем за минуту. Все маленькие истории, кем-либо вписанные в этот дневник, текут в мой ноут, безупречно распознанные.
Теперь, компьютер, пора тебе взяться за работу.
Такого рода штуки никогда не выходят без огрехов с первого раза. Я заливаю в визуализацию текстовый файл, и картинка выходит такая, будто моим прототипом занялся Джексон Поллок. Кляксы данных разбрызганы повсюду, пятна розового, зеленого и желтого, резких, аркадных тонов.
Первым делом я меняю палитру. Пастельные цвета, пожалуйста. Дальше: у меня тут слишком много данных. А нужно увидеть только лишь кто какие книги брал. Распознавание Кэт было настолько продвинутым, что отдельно пометило в тексте имена, названия и время, и моя модель знает, как эти данные встроить, так что я привязываю их к картинке и вижу уже что-то знакомое: рой разноцветных огоньков, прыгающих по стеллажам, каждый цвет – кто-то из клиентов. Только это уже клиенты, приходившие много лет назад.
На первый взгляд, ничего особенного – разноцветная куча мала, ползающая по Дальним полкам. Но вот, по какому-то наитию, я соединяю точки, так что это теперь не рой, а карта созвездий. Каждый клиент оставляет след, пьяный зигзаг по стеллажам. Самая короткая траектория, красная охра, образует небольшой «зет», всего четыре ввода данных. Самая длинная, болотно-зеленая, огибает всю длину стеллажей длинным зазубренным овалом.
В общем, и так ничего особенного. Я даю трехмерному магазину толчок, и он закручивается вокруг заданных осей. Я подымаюсь размять ноги. По другую сторону стойки я беру в руки томик Дэшила Хэммета, никем не тронутый с того самого времени, как я его заметил в свой первый день в магазине. Это грустно. Ну в самом деле: липнут к полкам со всякой шелухой, а «Мальтийский сокол» тем временем зарастает пылью? Грустно до невозможности.
Вернувшись к стойке, я вижу, что магазин по-прежнему кружится, вихрясь каруселью… но что-то непонятное творится с ним.
На каждом обороте болотная траектория попадает в фокус. Она на миг образует рисунок, и… не может быть. Я шлепаю по трекпаду, останавливаю вращение и прокручиваю обратно. Болотная траектория образует четкий рисунок. И в него вписываются остальные созвездия. Настолько законченных, как болотное, больше нет, но все повторяют изгиб подбородка, скос века. Модель поворачивается ко мне прямо, как если бы я заглядывал от входной двери – почти оттуда, где я сейчас сижу, и комбинация точек оживает. Они изображают лицо. Лицо Пенумбры.
Звякает колокольчик, и Пенумбра входит, сопровождаемый длинным клочком тумана. Я молчу, не понимая, как начать. Передо мной сразу два Пенумбры: один – немо уставившийся на меня проволочный контур на экране ноута, второй – старик на пороге, как раз складывающий губы в улыбку.
– Утро доброе, мальчик мой, – говорит он приветливо. – Произошло за ночь что-нибудь, достойное упоминания?
Какое-то мгновение мне всерьез кажется, что нужно опустить крышку ноута и никогда не заговаривать об этом. Но нет: мне нестерпимо любопытно. Я не могу просто сидеть за стойкой, пока вокруг меня плетется паутина странностей. (Я понимаю, так можно много какие работы описать, но тут у нас, вероятно, особый тип странности, в духе Кроули.)
– Что у вас там? – спрашивает Пенумбра. – Начали работать над сайтом?
Я поворачиваю ноут, показывая ему экран.
– Не совсем.
С полуулыбкой он сдвигает очки на переносицу и склоняется к экрану. У него вытягивается лицо, и он негромко произносит:
– Основатель.
Потом оборачивается ко мне.
– Вы решили загадку.
Он шлепает себя по лбу, и его лицо расплывается в недоуменной улыбке.
– Вы уже разобрались. Гляньте на него. Вот он, на экране!
Гляньте на него? Разве это не… Ой. Пенумбра наклоняется поближе, и до меня доходит, что я допустил распространенную ошибку: для меня все старики на одно лицо. У контурного портрета на экране нос Пенумбры, а вот рот – будто крошечный выгнутый лук. А у Пенумбры прямой и широкий, хорош для усмешек и ухмылок.
– Как вам это удалось? – спрашивает он.
Он так горд, будто я его внук, и мне только что случилось выбить хоум-ран или придумать лекарство от рака.
– Я должен увидеть ваши записи. Вы использовали метод Эйлера? Преобразование Брито? В этом нет ничего стыдного, так устраняются многие неясности на раннем…
– Мистер Пенумбра, – перебиваю я торжествующим голосом, – я отсканировал старый дневник.
Тут я понимаю, что такое заявление подразумевает некоторые объяснения, и потому, запнувшись, признаюсь:
– Ну, я взял один старый дневник. На время. Попользоваться.
В уголках глаз Пенумбры появляются морщинки.
– О, я знаю, мальчик мой, – говорит он без недовольства.
Помолчав, продолжает:
– Ваша имитация очень уж пропахла кофе.
Ну так вот.
– Я взял старый дневник, мы отсканировали его…
Лицо Пенумбры меняется, внезапно он встревожен, как будто вместо того, чтобы вылечить рак, я им заболел.
– …ведь в Гугле есть такой аппарат, он суперскоростной, и Хадуп, он враз – ну, то есть тысяча компьютеров, только так!