Круглые кубики
Шрифт:
Девочка же была роскошной рослой шатенкой с формами правильного размера и настоящей львиной гривой чуть не до пояса. Витя – парень молодой и в высшей степени здоровый. С гормонами все в порядке. Он засмотрелся на девочку, на все выпуклости и изгибы, улыбнулся ей, в какой-то момент даже неприлично сглотнул.
Что-то там такое мелькнуло в мозгу. Из какого-то полуэротического фильма, просмотренного совсем недавно, на быстрой перемотке, чтобы особенно не заводиться. Руки, отброшенные назад волосы, струи воды, глаза крупным планом, корзина с вишней и камера, плывущая сверху вниз, по контуру гибкого тела. Витька даже головой тряхнул, чтобы отогнать наваждение.
Девушка ответила самой соблазнительной
– Вы, наверное, забыли, мистер? Куда же смотрит ваша подруга? Что же это она за вами не следит? Давайте я вам помогу? – И, желая продемонстрировать бирку, болтающуюся сзади, коснулась его шеи прохладными тонкими пальчиками.
– Да-да-да. То есть нет! У меня нет подруги. Сейчас-сейчас, я только ножницы достану. Они у меня где-то в сумке, – зачастил восторженный Витя, попутно отметив, что нужно срочно ретироваться, по возможности прихватив с собой эту фею. Или хотя бы телефончик взять. Иначе всем окружающим тоже станет видно, что у него нет подруги, причем уже несколько дней. Подруги нет, а потребности есть. Так бывает. Особенно когда тебе чуть-чуть за двадцать.
Опасаясь, что красотка сейчас уйдет, Витя полез в сумку. Спутник девушки все это время со скучающим видом поигрывал автоматом и был не расположен к длительным дискуссиям. Витек открыл застежку сумки. Первое, что бросилось ему в глаза – еще одна куртка с точно такой же этикеткой. Витя приподнял ее. Под ней была еще одна. И еще. И еще. Проклятый несессер с ножницами был где-то на дне. Девочка-офицер внимательно наблюдала за его действиями. По мере того, как он перебирал содержимое сумки – а была там пара собственных запасных джинсов, две рубашки, свитер и белье в двух небольших пакетиках; все остальное пространство было занято ветровками – лицо красавицы тускнело.
Вот уже и напарник переключил внимание со вверенного ему оружия на Витину сумку.
При этом оба сотрудника молчали. Молчали, пока мой брат не выгрузил часть имеющихся в наличии курток.
– Что это у вас такое? – наконец сурово спросил парень, до этого напоминавший сфинкса.
– Это… куртки. Мои, – заблеял Виктор.
– Все? – ехидно поинтересовалась нимфа и, соблазнительно изогнувшись, так, что форменная рубашка практически разошлась на ее изящной груди, чуть ли не всем телом нырнула в нутро проклятой сумки и извлекла оттуда еще с дюжину курток. Все – с этикетками. И все – разных размеров.
«Вот на кой сейчас все эти ее изгибы? Вот оно мне было надо? – мелькнуло в голове у Витька. – Бабы… Все беды от них!»
– Все ваши, да? Ну-ну. А где декларация на ввоз товара, предназначенного для продажи? Пройдемте с нами.
Как назло, друг эротически настроенного дизайнера все еще торчал в какой-то пробке. Витька понуро побрел за офицерами, проклиная свою кобелью сущность – даже в аэропорту не мог девиц не снимать. И кого, главное? Офицера службы безопасности!
Дальше было долгое и муторное разбирательство. Что, да кто, да почему. И как посмел? И к кому направлялся? Потом приехал друг. С трудом нашел Витьку в карантинном загоне, в камере, за решеткой. Власти категорически отказывались выпускать бизнесмена с туманного Альбиона в город. Сговорились на «выкупе» – штрафе, который друг должен был заплатить здесь же, немедленно. Денег таких с собой не было. Друг поехал за деньгами.
Витька все это время сидел в «распределителе» с толпой нелегалов с африканскими пружинистыми волосами и гнусными манерами. Нет, его, конечно же, никто не бил, но и кормить – не кормили. Только попить дали, и на том спасибо.
Наконец друг вернулся, расплатился. Потом еще долго оформляли какие-то бумаги об изъятии, бегали
Девушка тоже себя ругала. Это Витьке рассказал друг, подслушавший ее разговор с официанткой дорогущего кафе, расположенного здесь же, в аэропорту. Друг зашел туда купить минералки – из-за переживаний в горле пересохло. А в кафе эта самая русалка с автоматом. Девица стояла рядом с барной стойкой и полушепотом жаловалась товарке: «Я же офицер, хоть и женщина. Нет, теперь прежде всего офицер. Это ж надо, позволила себе на пару минут расслабиться, улыбнуться симпатичному пассажиру – и вот результат. Парень – в загоне, а у меня все из рук валится». Подружка только сочувственно кивала и хихикала.
Через пять часов их отпустили. При этом сказали, что это Витькин последний въезд в страну на ближайшие много лет. Его внесли в негласный черный список. И второго раза не будет. Не оправдал доверия, да.
Отпуск был испорчен, и Витька даже поменял билет, чтобы побыстрее вернуться домой. Дома еще предстояло отдавать долг друзьям. И искать новые пути заработка. Но разве такие мелочи могут испортить настроение, когда ты молод и все еще впереди?
Стоило Витьке вернуться домой, как приключилась новая неприятность – на сей раз с Глебом. Глеб был, пожалуй, самым уравновешенным из всей пятерки. Спокойный, рассудительный, добродушный увалень, он до сих пор, казалось, не мог поверить, что оказался так далеко от родного Ленинграда – в его семье этот город называли именно так и никак иначе.
Глеб был поздним и единственным ребенком у немолодой профессорской пары. Он вообще не должен был родиться. Мама его, достаточно авторитетный в научных кругах энтомолог, приходилась двоюродной сестрой отцу, тоже профессору, гастроэнтерологу. Два образованных, глубоко начитанных человека, прекрасно понимающих всю опасность подобной связи с точки зрения генетики, не говоря уже о морали, тем не менее решились на рискованный шаг и буквально выпросили, вымолили у судьбы этого ребенка.
Всю беременность пожилая будущая мама – на момент зачатия ей исполнилось сорок четыре года – пролежала на сохранении, каждый день ожидая самого страшного. Мало того, она была вынуждена уйти с кафедры. Формально по собственному желанию, а де-факто – «за аморалку». В конце 70-х подобная связь не могла пройти незамеченной. Расписаться, будучи родственниками, профессора так и не решились, и злой шепоток за спиной преследовал обоих многие годы. К счастью, у отца ребенка нашлись какие-то высокие покровители в горкоме партии – язвы двенадцатиперстной кишки не щадят даже преданных борцов за построение счастливого будущего – и их оставили в покое, во всяком случае на официальном уровне.
На восьмом месяце будущая мамочка споткнулась на покрытой первым тоненьким льдом улочке в районе Петроградки. Приехавшая скорая с визгом довезла до ближайшего роддома, где полная усатая акушерка, только глянув в карту, предусмотрительно привезенную перепуганным насмерть и белым как снег папашей-гастроэнтерологом, приговорила: «Конец! Дебила родите. Чтоб уж сразу помер, что ли. Хоть мучиться не будете».
И тем не менее он родился. И получил прекрасное образование и совершенно королевское воспитание. С четырех лет Глеб ел с ножом и вилкой, в пять начал изучать английский и французский, в девять увлекся физикой, в четырнадцать начал писать маслом. А в шестнадцать его родители, продав все, что было, и заплатив всем, кому только можно, вывезли единственного сына из разваливающейся страны. Через десятых знакомых пристроили в бездетную профессорскую же семью в графстве Кент.