Круглые кубики
Шрифт:
Ну вот, Танька и предположила, что у мамы был сердечный друг Михаил. И она его запомнила. А потом вышла замуж за папу и, чтоб оставить в сердце память (в ней точно было что-то артистическое, в этой курносенькой нескладной белобрысой Таньке), назвала дочку Микаэлой.
– Сценарии бы тебе для театра, подруга, писать, – сказала я тогда.
– В театре пьесы, а не сценарии, – сурово поправила меня Танька. – Сценарии – это в кино. Вот помяни мое слово, я права. Спроси мать как-нибудь на досуге невзначай. Авось и всплывет какой Михаил.
Я обозвала Таньку дурой, и больше мы к этому разговору не возвращались. Она необидчивая была, эта провинциальная
Да, Микаэла.
На самом деле всё намного интересней. Мои родители были ярыми поклонниками творчества Микаэла Таривердиева. Очень популярный композитор был в те времена. Это тот, который написал музыку к «Семнадцати мгновениям весны». И «Король-Олень» и «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен!» – это все фильмы с его музыкой. И весь цикл фильмов о резиденте. Ах, какой Жженов был красавец в «Ошибке резидента»! Настоящий западный мен. Элегантный как черт. С портсигаром и в пиджаках роскошных. Не чета нашим комбайнерам с кудрявым чубом и в спецовке. Сегодняшние дети и не знают таких картин, а тогда это был взрыв. Событие.
Эти фильмы тогда смотрели все. Буквально все. Жизнь останавливалась, когда показывали очередную серию про Бормана и Штирлица. Папа рассказывал историю, как у них на работе два сослуживца были влюблены в одну коллегу. И соревновались за нее не на жизнь, а на смерть. И устраивали друг другу всякие провокации и подсиживали друг друга, чтобы только соперник выглядел не лучшим образом в глазах пассии. Как-то раз даже чуть не подрались.
Но однажды их сослали в командировку. Черт-те куда, в Амурскую область. И там, в глуши, запертые вечерами в одной комнате (такая вот шутка неудачная), – куда идти после смены на заводе? Кругом тайга, – они вместе смотрели «Семнадцать мгновений весны». И переживали за героев, и предугадывали дальнейший ход событий, и страдали. Приехали мужики в Москву лучшими друзьями. Какая там дама сердца, когда тут великая сила искусства. Дама была быстро забыта, а молодые инженеры, сплотившиеся на почве обычной, такой понятной мужской солидарности – нет, не друг к другу – к Штирлицу! Сколько там лет он не видел жену? – дружили потом долгие годы. Семьями.
Короче говоря, Таривердиев был невероятно знаменит. И решено было назвать мальчика – а ждали, конечно же, мальчика – экстравагантно и с некоторой долей снобизма – Микаэлом. А тут я. Ну невелика беда. Пусть будет Микаэла.
Самое интересное, что мне передалась эта наследственная любовь к Таривердиеву. Помню себя стоящей на огромном венском стуле и поющей песню из только-только вышедшего тогда кинофильма «Ирония судьбы, или С легким паром!». Вокруг много-много гостей, счастливый смех, молодой дедушка, хвастающийся всем своей талантливой внучечкой. И я пою.
Этот фильм уже тогда показывали каждый Новый год, и, конечно же, мои родители, как, впрочем, и все население огромной и по-своему не самой плохой страны, его обожали. И Мягков, и такая элегантная Барбара Брыльска – а волосы как необычно завиты, не по-нашему, концами вовне, а не вовнутрь, – и голос Пугачевой. И композитор – конечно же, Таривердиев! А теперь Микаэла нам споет. Давай, Мика!
Дома меня звали Микой. Дедушка, когда сердился, называл полным именем, а так – только Мика. Мика, Микочка, Микуша. Папа иногда называл Мишкой, но мама на него шикала. «Это ж девочка, ну как ты можешь?!»
В школе пытались было перекроить меня на Эллу. Элла – сокращенное от Микаэла. А то что это за имя такое – Мика? Как кличка у
Так и была Микой. В старших классах школы, да и потом, в университете, приходилось объяснять всем новым учителям и преподавателям, что это за имя. Что Мика – это не кликуха, а всего лишь сокращение.
Самое интересное началось в Германии. В русском загранпаспорте я так и была записана – Mikhaela. Но мне не нравилось. Написанное латинскими буквами, имя совершенно теряло свою прелесть и самобытность и превращалось в обыденное немецкое женское имя Michaella. Там мне один чиновник и сказал – рано или поздно, когда будете получать немецкий паспорт, уберете нечитаемое «к» и станете Михаэлой. Популярное имя, между прочим. Я была против. Когда всю жизнь чувствуешь свою избранность, как-то не с руки становиться рядовой Михаэлой, которых здесь пруд пруди. А чего не Гретхен какой-нибудь сразу? Чтоб уж сразу в дамки, а?
А потом я встретила своего будущего мужа. Я тогда жила с другим человеком. То есть не с тем, самым первым, бывшим мужем, а с другим. Сложно все. Но дело не в этом. Нас подвели друг к другу.
– Я, – говорит, – Миша. Михаил. Или Михаэль, как здесь говорят. Вот когда паспорт буду немецкий получать, стану Михаэлем уже на законных основаниях. А вас, милая барышня, как величать?
– Отлично, – говорю, – Миша. Будем знакомы. Очень-очень приятно. Я, в принципе, тоже Миша. Микаэла. Так что не тушуйся. У нас уже как минимум общее, одно на двоих, имя.
Он сначала опешил от такой наглости, но потом быстро сориентировался.
– Ну и славно. Так и будем с тобой жить теперь. Михаэль и Микаэла. Фильм «Валентин и Валентина» помнишь? А у нас ремейк будет.
Ну и как-то быстро все произошло. Я потом расскажу. Если коротко, то так и стали жить вместе через пару месяцев. Михаэль и Микаэла.
А потом подоспело время получать немецкое гражданство. То есть не так чтоб сразу – много лет прошло. При получении немецкого паспорта можно сменить имя на более благозвучное. И вот тут я все же выпендрилась. Решила, что теперь я буду Мишель. Вот так вот! А он пусть остается Микаэлем, если ему нравится. Михаэлем то есть. Должны же у нас быть хоть какие-то отличия. Не, отличий до чертиков, но мне хотелось почему-то, чтоб Мишель. Что-то такое французское мне слышалось в этом имени. Круассан, нуар, будуар, Мишель. Мне нравилось. И шло очень, да.
А он у меня действительно стал Михаэлем. Типа, благозвучнее.
Но по утрам, принося завтрак в постель, все равно зовет меня Микой. Микочкой. А вот если я что-то натворила, тогда Мишкой. И я его – Мишкой. Поэтому на окрик «Миша!» где-нибудь в русскоязычной компании мы поворачиваемся до сих пор синхронно. Кто его знает, кого они имеют в виду. Мы оба Миши, так уж вышло.
Глава 3
Чуть-чуть, парик и Севка с бобриком
Что вам еще о себе рассказать? Надо ж как-то себя описывать. Я – женщина «чуть-чуть». Бывают женщины роковые и неприметные, покладистые и взрывные, а я – «чуть-чуть». Мне чуть-чуть за тридцать. Ну ладно, ладно, чего сразу заводиться-то? Ну не чуть-чуть. Но за тридцать. Не сорок же! Чего тогда к словам цепляться…