Кругосветка
Шрифт:
Батёк обвел всех сумрачным взором.
— В таком разе… — начал он, — ежели говорить напрямки… Или, например…
— Строго говоря, — подсказал Абзац.
— Строго говоря, — повторил Батёк, — ну, чего тут рассусоливать? Едем!..
— Куда едем? — воскликнул я, указывая левой Рукой вверх по Волге, к Жигулям, а правой — вниз, к Самаре.
— Куда, куда? — рассердился Батёк. — Куда ехали, туда и поедем.
Общий гул голосов показал, что Батёк сформулировал общее желание: оно осталось неизменным. Пешков, смеясь, толкнул меня в бок:
— На чем мы с тобой
Мусор, оставляемый человеком на его временных стоянках, мне всегда был противен, хотя на подобных остатках основана чуть ли не целая наука. В своих прогулках с ребятами мы установили правило: покидая стан, убирать за собой. Все, что можно сжечь, мы в последние минуты сжигали. Это Алексей Максимович называл «часом всесожжения».
Ребята собрались в дорогу быстро. В костре весело догорали клочки бумаги, освещая сборы.
Маша, видя, что Алексей Максимович не встает с места, любезно предложила ему:
— Хотите еще чаю? А то я чайник выполощу!
— Выпил бы. С удовольствием и с лимоном.
— Ах, милые мои, где ж лимон?
— Лимон мы купили!
— Лимон был, — подтвердил Вася Шихобалов. — Я еще дяде Сереже говорил: «Пешков любит пить чай с лимоном».
— Я сейчас, — метнулась Маша, но Пешков ее остановил:
— Нет! Это очень хорошо, что ты забыла про лимон. Мы едем на север. Нам угрожает голод… Цинга — спутник голода. Лимон — лучшее средство против цинги… Уж вы мне поверьте — это так!
— Она забыла про лимон?.. Забыла про лимон!.. Неужели она про лимон забыла? — слышались голоса притворного удивления.
На Машу указывали пальцами. Все мы, каждый по-своему, уже в чем-то провинились, она одна до сей поры ускользала от общей участи. Наконец-то и она попалась!..
— Забыла про лимон? — Я покачал головой с укоризной.
Маша сконфузилась не более чем на полминуты и с женской ловкостью отвлекла разговор от лимона:
— Колбасы у нас осталось все равно немного, я вам разделю всем по кусочку.
От колбасы, хотя кот ее опоганил, отъев пупочек, где привязана пломба «Братья Беловы, Москва», отказаться ни у кого не хватило мужества.
Остаток колбасы Маша аккуратно завернула в бумагу, промолвив:
— Остатки сладки.
— А это кому?
— Как это кому? Конечно, коту.
— Он получил свою порцию.
— А на завтра?
— На завтра! Кот-то не наш.
— Наш. Вы не заметили — он вовсе не серый, а трехшерстный. — Маша показала нам белое в рыжих пятнах брюхо кота. — Коты трехшерстные бывают очень редко, и оттого они приносят счастье…
— Кот чужой.
— Мой кот! — настаивала Маша.
Алексей Максимович разрешил спор:
— Превосходно. Пусть это кот, трехшерстный кот, будет в нашей экспедиции Маскоттой, талисманом счастья. Мальчишки, несите стол и чашку на стан, верните и поблагодарите, а про
— На обратном пути, — закончил я.
Пока мальчишки бегали на стан, мы все собрали. Маша, укладывая наши запасы в лодку, приговаривала:
— Три арбуза… Банка… Десяток воблы… Лимон… Черный хлеб… Калач… Свежая рыба, хлеб, ерши, вобла, арбузы, лимон, золотые рыбки.
Возвратясь, Абзац доложил:
— Там все спят. Мы оставили чашку и стол, и я написал на песке: «Спасибо».
— Непрочна благодарность, написанная на песке: к утру ее сровняет и занесет ветер… — сказал Пешков. — Но мы ведь вообще пишем на песке, не так ли, Преподобный?
— Ау! — ответил я.
— Еще надо поправить одну опечатку, — сказал Абзац. — Если бы кошка, то «Маскотта», а если кот, то «Маскотт».
— Разумеется, так, — согласился серьезно Алексей Максимович.
— Маскотт, Маскотт! — позвала Маша. И кот охотно прыгнул за нею в лодку.
Поставив мачту, мы столкнули лодку и подняли парус. Он наполнился ветром, под лодкой запела вода, и лодка пошла очень ходко, ныряя с волны на волну.
Глухонемые молнии вспыхивали все чаще. Мальчишки сбились в плотную кучку на елани у мачты, о чем-то со смехом переговаривались и возились. Пешков правил. Я одной рукой держал шкот от паруса, не крепя его (на случай шквала), а другой рукой выплескивал плицей воду: на волне пазы старой лодки разошлись, и она дала порядочную течь. Маша и хотела бы, но не могла мне помочь: на ее коленях сладко спал Маскотт. Спустить его на пол Маша опасалась: вдруг он выпрыгнет из лодки в воду (опасение напрасно: рыбачьи коты привычны к плаванию во всякую погоду, лодка — дом для них).
— Хорошо идем! — сказал Пешков.
Мы шли очень ходко, уже миновали Ворота. В пойме Сока встал огромным круглым караваем и остался позади каменный Царев курган. Слева надвигались грузные громады Жигулей. Пешков правил к горному берегу, где нечего было бояться застругов и мелей. Ветер дул ровно, хотя отошел к востоку, и был по-прежнему сухой и горячий. Стало даже теплее, чем на закате, и холодные брызги, сорванные ветром с гребней волн, приятно кропили лицо и руки.
— Никак дождь?.. — забеспокоилась Маша. — Коты не любят сырости.
— Дождя не будет, — уверенно сказал Алексей Максимович.
— Воробьиная ночь, — подтвердил я.
Глава девятая
Молнии полыхали все чаще, но гром не воркнул ни разу. Казалось сначала, что по краю неба с запада на восток идет грозовая туча, но там, где она проходила, сверкание продолжалось, как будто там молнии подожгли что-то пылающее сине-зеленым огнем. Немая гроза обошла весь горизонт — отовсюду вспыхивали молнии, подымаясь все выше. Пылало все небо. На что это похоже? На северное сияние? Мы с Алексеем Максимовичем искали сравнений. Маша нас выручила: