Круиз мечты для полубывших
Шрифт:
Жаль, что я на самом деле не способна на такие поступки. Наверное, мое «Разводимся!» было первым в жизни резким самостоятельным решением. Может, будь я потверже, он и не вел бы себя так по-скотски?
Такси заказано на три пятнадцать. В три тридцать начинается регистрация на рейс. Ехать не больше двадцати минут, так что успеем без спешки. Однако, такси приезжает на несколько минут позже. За это время я уже успеваю слегка понервничать и окончательно проснуться на прохладном утреннем воздухе.
Водитель, невысокий плюгавенький мужичок, и не думает извиняться.
Наконец трогаемся. Я еще пару минут злюсь на нерасторопность водителя, но потом успокаиваюсь, времени вагон. Однако, через несколько минут после выезда на шоссе, машина замедляет ход, а потом и вовсе останавливается. Сначала это не беспокоит, но постепенно осознаем, что встали в глухую пробку. Развернуться, чтобы поехать искать другой путь, если он существует, невозможно.
За двадцать минут мы проезжаем максимум метров триста. Беспокойство перерастает в настоящую панику.
— Ну и надолго это? — дергает Дан водителя.
— Кто знает, — не сразу отзывается тот. — Может метров через пятьдесят уже поедем, а может и час проторчим.
Такое ощущение, что водитель решил доспать в дороге, и время ему не дорого.
— Так посмотри по навигатору, далеко ли пробка, — раздражается мой спутник.
— Сам посмотри, — парирует мужичок.
— Трудно тебе что ли? — Дану неловко признаваться, что телефоны у нас кнопочные, и интернета нет.
Водитель не спеша что-то переключает в своем смартфоне, и на экране загорается красная полоса.
Вглядываясь, Дан присвистывает:
— До съезда на Шереметьево пробка! Еще целых два километра.
Часы показывают четыре десять. Минут пятнадцать назад мы проползли мимо указателя «аэропорт Шереметьево 5,3 км». Прикидываю в уме: если идти очень быстро, успеем к концу регистрации.
Видимо, то же самое приходит в голову Дану. Он смотрит на часы, хмурится, что-то прикидывая.
— Пешком? — смотрит он на меня впервые за все утро. Я поспешно киваю, и он торгуется с водителем:
— Мы выходим. Неплохо бы сделать скидку за то, что не доехали.
Но сонная муха тут же превращается в злобную осу:
— Так я довезу. — гундосит он. На дверцах щелкают блокираторы, подтверждая его готовность бороться за неотработанные деньги. — А если выходите раньше, это ваше право.
Дан досадливо машет рукой и расплачивается. Быстро достаем из багажника чемоданы и пускаемся вприпрыжку по узкой ухабистой обочине.
Уже через десять минут бега чувствую, что задыхаюсь. Я не спортсменка, и кросс с утяжелением по пересеченной местности дается нелегко. Со лба стекают капли пота, майка прилипла к спине. Молю Бога о том, чтобы после съезда к аэропорту нас подобрала попутка. Иначе просто сердце не выдержит.
Добираемся до поворота и причины образовавшейся пробки. Авария. Столкнулись три машины. Повреждения небольшие, но дорогу они перегородили
Оглядываемся назад и видим, что следом за нами несколько человек с багажом так же идут по шоссе. Сворачиваем к аэропорту. Голосуем на бегу, не оборачиваясь. Но никто не останавливается. Поворачивающих на Шереметьево немного, и все машины забиты. В голове бьется единственная мысль: «Успеть. Успеть! Во что бы то ни стало!»
Наконец возле нас тормозит допотопный, помятый со всех боков москвич. В машине уже есть один пассажир. Автомобиль скорее всего принадлежит какому-нибудь небольшому частному таксопарку. Водитель выполняет заказ, но, если деньги сами плывут в руки, кто откажется.
— Сколько возьмешь до терминала D? — спрашивает Дан.
Лихой джигит не прочь заработать. Даже в предрассветной мгле видно, что он окидывает нас оценочным взглядом.
— Двести.
— Это грабеж! — возмущается Дан.
Я с силой сжимаю его плечо. Да, это много, за предыдущую поездку мы заплатили сто. Но я просто не выдержу скакать еще километра три пешком. Кивает водителю, соглашается.
Запихиваем один чемодан в багажник, для второго там не находится места. Все занято вещами законного пассажира. Мой чемодан приходится взять с собой в салон. Едва размещаемся. Москвич с ревом трогается, дрожит всеми своими внутренностями. Но тут уж не до комфорта, главное — добраться.
— Ну что? Все предусмотрела? Накаркала пробку? — ворчит Дан. — Сэкономила? Давай сто рублей.
И тут джигит бесстрастным голосом уточняет:
— Двести с каждого.
— Да ты охренел? — взвивается Дан. — Я эти четыреста рублей за целый день работы получаю!
Ну если разделить его оклад на тридцать календарных дней, не так уж и сильно он соврал. Спасибо, что еще премии бывают.
— Нэ хочешь — выходи, — говорит водитель, притормаживая.
Я толкаю Дана локтем в бок. Если нас сейчас высадят, точно опоздаем. Достаю четыреста рублей из своего кошелька, протягиваю водиле. Он прибавляет газу, москвич хрипит и дергается.
Несколько минут, и мы на месте. Стеклянные двери впускают нас в нутро терминала D. Сразу сориентироваться не получается. Я могу даже не пытаться. Но и Дан, бегая от указателя к указателю, теряется.
— Кто его разберет, этот чертов шарик, — ворчит он себе под нос.
То, что «шариком» москвичи называют аэропорт Шереметьево, я знаю. Но видимо из-за стресса в голове возникает образ голубого воздушного шарика и начинает крутиться песня: «Девочка плачет: шарик улетел».
Я уважаю Окуджаву, но эту песню не люблю. Какая-то она пронзительно-грустная, полная безысходной тоски. Пока мы мечемся по терминалу, я осознаю, что больше всего в этой песне сочувствовала девочке. Всегда, даже когда стала уже взрослой. Не было у меня страданий по поводу отсутствия жениха. А вот теперь я женщина, от которой уходит муж, но плакать по этому поводу совершенно не тянет. Даже после неожиданного звонка Милки я не плакала — уйдет, так уйдет.