Крупская
Шрифт:
Письмо отдела культуры ЦК заканчивалось так: «Просим разрешения высказать руководству Комитета, а также коммунистам — членам Комитета предложение поддержать мнение старых большевиков о нежелательности присуждения К. И. Чуковскому Ленинской премии».
Но руководители партии решили иначе. Чуковский, на творчестве которого выросли поколения советских детей, получил заслуженную премию. Слово Крупской — это всё-таки не то, что слово Ленина.
На других литераторов подобная снисходительность не распространялась. И вольное отношение не только к вождю мирового пролетариата, но и к его супруге не дозволялось. 12 июня 1962 года заместитель заведующего отделом пропаганды
Илья Львович Сельвинский прочно вошел в историю советской литературы как революционный поэт. Участвовал в Гражданской войне, воевал в Великую Отечественную, был тяжело ранен и контужен. Политических претензий к нему не было. Так в чем же он провинился?
«И. Сельвинский показывает В. И. Ленина слабеньким, всё время ноющим о своей болезни интеллигентом, человеком, постоянно думающим и говорящим о старости, близкой смерти. Этому самоанализу обреченного человека, его переживаниям и скорби посвящены многие страницы трагедии:
— Да… Дело швах, Владимир Ильич. Картина ясная, тут не надейся. Месяцев восемь, пусть даже десять. Максимум год. А паралич. Пусть бы хоть год. Но болезнь? Кровать? Расстройство речи… Господи боже…
Автор трагедии не щадит Н. К. Крупскую, вкладывая в ее уста слова, свидетельствующие о непонимании задач революции и сущности коммунизма:
— Берегите людей! Уважайте в них личность! Личность — это самый ценный капитал революции. Сто пятьдесят миллионов личностей — и вот вам коммунизм…
Отдел пропаганды считает необходимым провести совещание редакторов журналов и газет, директоров издательств и руководителей Союзов писателей СССР и РСФСР, на котором подвергнуть критическому разбору имевшие место случаи искажения образа В. И. Ленина в художественной и мемуарной литературе».
Сотрудники отдела ЦК в отличие от Ильи Сельвинского сами в революции не участвовали, но были уверены, что во всём разбираются много лучше поэта. И на сей раз нашли понимание у большого начальства. Секретари ЦК Леонид Федорович Ильичев, Михаил Андреевич Суслов, Отто Вильгельмович Куусинен и Борис Николаевич Пономарев согласились. Ленин не может проявлять слабохарактерность, а Крупская считать, что главное — уважать личность…
ЛУНАЧАРСКИЙ УХОДИТ
В 1929 году сменили наркома просвещения, Луначарского отправили в отставку.
Администрирование не было его коньком. Анатолий Васильевич не в силах был совладать со своим аппаратом. Наркомат просвещения состоял из удельных княжеств, которыми руководили его заместители или начальники главков со связями. Друг с другом они не ладили. Но не это стало поводом для его ухода из наркомата.
«Нам, в нашем комиссариате, часто приходилось чрезвычайно туго, — вспоминал Луначарский. — Мы ведомство бедное. Нигде, быть может, разница между возможностями и идеалами, между возможностями и потребностями страны не рисуется с таким трагизмом. Нам часто в нашей бесконечно трудной работе не хватало помощи. Часто, даже главным образом, она приходила в виде суровой критики и недоумения по поводу того, почему не сделано то или иное».
Луначарский перестал устраивать
«На Луначарском был синий френч с красным значком в виде флажка — “Член ВЦИК”, — таким его запомнила создатель детского театра в Москве Наталья Сац. — Глаза с веселым прищуром, пенсне, добродушно-насмешливая интонация, простота в обращении, пытливый интерес ко всему окружающему».
В 1930 году Луначарский выступал в большом зале Коммунистической академии на Волхонке. Многие из собравшихся послушать недавнего наркома знали, что Анатолий Васильевич встречался с генсеком и что Сталин разговаривал с ним плохо (Славяноведение. 1993. № 1).
«Выглядит Луначарский плохо, — вспоминал очевидец, — нет и обычного красноречья. Много длительных пауз. Видно, что он тщательно себя контролирует. Во всяком случае нет обычной свободы и раскованности. Все с нетерпением ждут реакции на встречу со Сталиным. Доклад подходит к концу. Напряжение в зале достигает предела. Пора уже заканчивать, а о Сталине ни слова. Кажется, что Луначарский близок к обмороку. Наконец последняя фраза: “Мы достигнем успеха только в том случае, если объединимся вокруг товарища Сталина”. Понурив голову, весь раздавленный, Анатолий Васильевич бредет к своему месту в президиуме. Раздаются жалкие хлопки».
В Кремле не знали, куда его пристроить. Утвердили председателем Комитета по заведованию учеными и учебными заведениями (Ученый комитет) при ЦИК СССР. Комитет ведал и Академией наук.
В июле 1925 года Российскую академию наук переименовали в Академию наук СССР. Теперь она уже не подчинялась Наркомату просвещения, ее руководители могли обращаться непосредственно в Совнарком. Но академия быстро утратила последние остатки автономности.
— Надо переходить в наступление на всех научных фронтах, — призывал в апреле 1929 года недавний заместитель Луначарского в Наркомпросе Михаил Покровский. — Период мирного сожительства с наукой буржуазной изжит до конца!
В 1932 году Луначарского перебросили на дипломатическую работу. Назначили заместителем, а затем главой советской делегации на Всеобщей конференции по разоружению. Разоружаться никто не собирался, но представительствовать на международной арене следовало достойно.
Анатолий Васильевич был одним из немногих, кого можно было посылать на заграничные публичные мероприятия. Его облик, манеры, знание иностранных языков, репутация интеллектуала производили благоприятное впечатление на иностранных партнеров. Да и его устраивало дипломатическое поприще. По крайней мере они с женой могли много времени проводить в Европе, что им обоим нравилось всё больше и больше.
В 1933 году Луначарского назначили полпредом в Испанию, которая казалась тогда спокойной гаванью — гражданская война еще не началась. Но до Мадрида он не доехал. В начале года ему в Берлине сделали глазную операцию. Осенью Анатолий Васильевич лечился в санатории в Париже, но врачи мало что могли сделать. 26 декабря 1933 года он умер в Ментоне, на юге Франции.
В Москве на его похоронах выступила Крупская.
— Мы, наркомпросовцы, — говорила Надежда Константиновна, — относились к нему с горячим чувством уважения, видели в нем борца за дело вооружения масс знаниями, за дело вооружения масс всеми достижениями в области искусств.