Крупская
Шрифт:
Сталин избавлялся от старых большевиков, которые когда-то были с ним на равных. Предпочитал людей, которых преследует страх и которые поэтому превращаются в лакеев. Бывший меньшевик Вышинский, поставивший летом 1917-го свое имя под приказом об аресте Ульянова-Ленина, знал, что уцелел только милостью Сталина.
Вышинский был юристом, прекрасно образованным, разносторонне одаренным, с блестящей памятью, с ораторским даром. Сталину нужен был не законник, не юрист-крючкотвор, не педант, который заботится о строгом соблюдении закона, а стряпчий-пройдоха, который любому сомнительному дельцу способен придать законную форму. Вышинский с его хорошо организованным и дисциплинированным умом оказался очень полезен — он умел то, чего не могли другие с куда
На XVII съезде партии Сталин обрушился на тех руководителей, которые думают, что «партийные и советские законы писаны не для них, а для дураков». Вышинский лучше других понял сталинскую мысль: репрессии должны быть прикрыты законами. Важно создать видимость полной законности, а делать то, что нужно власти.
Вечером 10 апреля 1928 года Крупская — последней — получила слово на пленуме ЦК, который продолжался несколько дней. Говорила она скучно и без меры часто ссылалась на Владимира Ильича. Посетовала для начала, что партия проморгала опасных врагов.
— Владимир Ильич говорил: «Мы победили врагов, победили капиталистов, а теперь этот враг среди нас, но мы его в экономической обыденщине не видим». Вот это как раз шахтинское дело. Врага не заметили.
Упомянутое Крупской печально известное «шахтинское дело» («вредительская организация буржуазных специалистов в Шахтинском районе Донбасса») придумал крупный чекист Ефим Григорьевич Евдокимов.
Двенадцатого марта 1928 года «Известия» писали: «На Северном Кавказе, в Шахтинском районе Донбасса, органами ОГПУ при прямом содействии рабочих раскрыта контрреволюционная организация, поставившая себе целью дезорганизацию и разрушение каменноугольной промышленности этого района…
Следствием установлено, что работа этой контрреволюционной организации, действовавшей в течение ряда лет, выразилась в злостном саботаже и скрытой дезорганизаторской деятельности, в подрыве каменноугольной промышленности методами нерационального строительства, ненужных затрат капитала, понижении качества продукции, повышении себестоимости, а также в прямом разрушении шахт, рудников, заводов».
Дело, придуманное северокавказскими чекистами, должно было показать стране, что повсюду действуют вредители, они-то и не дают восстановить промышленность и вообще наладить жизнь. А вредители — бывшие капиталисты, дворяне, белые офицеры, старые специалисты. Некоторые из них — прямые агенты империалистических разведок, которые готовят военную интервенцию.
Даже нарком обороны Ворошилов заподозрил неладное и написал записку побывавшему там члену политбюро Михаилу Томскому: «Миша! Скажи откровенно: не вляпаемся мы на открытом суде в Шахтинском деле? Нет ли перегиба в этом деле местных работников, в частности, краевого ОГПУ?»
Томский счел нужным ответить, что дело ясное. Но, выходит, и Ворошилов чувствовал, что всё это липа… Крупская сомнений себе не позволяла.
Надежда Константиновна вышла на трибуну пленума ЦК, чтобы отстаивать интересы своего ведомства. В свое время все учебные заведения в стране подчинили Наркомату просвещения. К концу 1920-х верх взяли сторонники передачи ряда учебных заведений Высшему совету народного хозяйства. Наркомпрос отчаянно сопротивлялся. Крупская, опытный человек, понимала, как устроен государственный аппарат. Наркомат, у которого что-то отбирают, теряет влияние и значимость, с ним перестают считаться.
Крупская отстаивала позиции своего ведомства:
— Когда принимали программу партии, мы говорили о политехнической школе, о необходимости теснейшей связи, теснейшей увязки всего просвещения с производством. Если мы посмотрим на Европу, на Америку, мы увидим, что там эта связь идет не только по линии высших учебных заведений. Наркомат просвещения борется с первых шагов за связь с производством. Если это не осуществлялось, то потому, что навстречу не шли хозяйственники, ВСНХ не шел.
Возьмем частный вопрос — о практике студентов. Наркомпрос бьется за эту практику. А что студенты рассказывают, как у них практика проводится? На
Нам на пленуме предлагают проект передачи вузов. Куйбышев, Косиор, члены президиума ВСНХ, которые заняты по горло вопросами производства, должны будут ими заниматься. Они должны будут свой Главпрофобр создать. Почему они думают, что тот Главпрофобр, который они у себя в ВСНХ создадут, целесообразнее поставит эту работу?
Когда приходишь с чем-нибудь, требуют план, а тут ВСНХ требует, чтобы ему на слово поверили, что он лучше поставит вузы. А практических предложений никаких не вносит. Практические предложения выдвигались в свое время Наркоматом просвещения. Учитывалась книжка Тейлора, которую сугубо советовал Владимир Ильич. Тейлор развивает целую систему, как надо воспитывать инженеров, как инженер должен на производстве работать у станка, какие работы на фабрике выполнять. Всё это разработано в систему. Но не проводится в жизнь: ах, это дело Наркомпроса, мы вам помогать не будем. Это ваше дело, как хотите, так и делайте…
Еще в 1921 году Крупская опубликовала статью «Система Тейлора и организация работы советских учреждений» с критикой уже сформировавшегося советского бюрократизма. Она пересказала идеи своего мужа.
Ленина увлекла книга американского инженера и классика теории управления Фредерика Уислоу Тейлора «Научная организация труда». В России среди поклонников американца оказался видный социал-демократ, а затем меньшевик Осип Аркадьевич Ерманский (Коган). После Февральской революции его избрали членом ВЦИК, после Октября депутатом Моссовета. А в августе 1920 года арестовали. Правда, через месяц выпустили, но охоту заниматься политической деятельности отбили. Хорошо образованный человек (учился в Цюрихе), он стал преподавать в Московском университете.
Госиздат выпустил книгу Осипа Ерманского «Научная организация труда и производства и система Тейлора». Ее прислали Ленину. Он с интересом ее прочитал и поделился впечатлениями с женой. Но американские теории — даже с подачи Ленина и Крупской — в стране победившего социализма не приживались.
Тридцать первого декабря 1928 года на политбюро рассматривался вопрос о работе Донугля (Донецкого государственного каменноугольного треста по производству и продаже каменного угля и антрацита).
Докладывал Георгий Ипполитович Оппоков (партийный псевдоним Ломов). Дворянин и выпускник юридического факультета Московского университета, он рано присоединился к большевикам. Осенью 1926 года уехал на Украину руководить добычей угля в Донбассе. Его избрали членом ЦК. А в 1937-м арестуют и расстреляют.
Выступила и Крупская. Она опять заговорила о больной для Наркомата просвещения проблеме — о том, что систему высшего образования выводят из ее ведомства:
— Товарищ Ломов говорил о том, что техникумы не работают, нет умелых техников. Все вопят насчет отсутствия среднего персонала, который мог бы быть передатчиком от инженера, который дает общие установки, к рабочему. На заводе АМО прекрасный чертеж при передаче к рабочим, которые должны были произвести по чертежу зубья, техник перепутал. Маленькая ошибка, вытекающая из плохой подготовки техника, а в результате — громадный убыток заводу. И у нас постоянно будут такие прорывы, такие промахи повсюду, если не будет подготовленного среднего технического персонала. Инженер — это высший командный состав, а среднего командного состава, офицерского состава, руководящего десятниками, низшим руководящим составом, унтер-офицерами, у нас нет. В техникумах у нас стараются расширить программу под инженеров, а практического умения не дают. Я бы хотела воспользоваться этим случаем, чтобы обратить внимание политбюро, что здесь у нас самое слабое место. Насчет вузов мы говорим очень много, а насчет техникумов и практиков мы ничего не делаем, а тут нужно что-то сделать.