Крушение Агатона. Грендель
Шрифт:
И вот наконец послышались шаги, сперва вдалеке, потом ближе. Они замерли за маленькой дверью слева от арфы, но, как мне показалось, прошло еще немало времени, прежде чем дверь открылась. В густой тени на пороге стояла женщина. Она долго разглядывала мои лохмотья, потом наконец сказала:
— Я — Тука.
— Меня зовут Демодок, — сказал я.
Ее голос поразил меня. Застенчивый, мягкий. Она выглядела гораздо моложе их — Агатона, Ионы.
— Боюсь, что мы не знакомы. Верно?
— Да, — сказал я. — Последние три года я был учеником Агатона.
Молчание, потом вопрос:
— Как он там?
— Он умер три дня назад.
Я заметил, как в тени
— Понятно, — ровным голосом сказала она. И немного погодя добавила, будто специально для меня: — Очень жаль.
Она снова надолго замолчала. Тут до меня дошло, что она и не собирается заходить в комнату, на свет, где я мог ее разглядеть. Что ж, она права. Выгляжу я ужасно и к тому же смотрю на нее с нескрываемым любопытством.
— Я принес вот это, — сказал я, протягивая ей сверток со свитками. Она на мгновение замерла в нерешительности, затем протянула руку и взяла сверток. Ее пальцы без всякого отвращения развернули грязную тряпку, в которую были завернуты свитки.
— А остальные пропали? — спросила она.
Я не сразу понял, что она имеет в виду.
— Нет, это не часть той книги, что у него была, — сказал я. — Книга погибла. Это то, что он написал в тюрьме. И еще… херня, которую писал я. — Едва это слово сорвалось у меня с языка, как я был готов огреть себя по башке. Но было уже поздно, и я поспешно продолжил: — Я бы, конечно, вынул свои записи — я так и хотел сделать, — но потом я подумал, что… — А что, собственно, я подумал?
— Не извиняйся. Благодарю. — И она повернулась, чтобы идти. — Ты голоден?
— Я ел, — сказал я. — Не беспокойтесь!
— Нет. Будь добр, подожди здесь. Я сейчас пришлю Персею.
Она ушла, оставив дверь открытой. Я ждал. Через несколько минут вернулась старуха-служанка, вид у нее был еще более подозрительный и недружелюбный. Она кивнула мне, и я пошел за ней через маленькую дверь и дальше по длинному коридору — в отличие от других не устланному коврами и пустому, если не считать одного бюста Филомброта и статуи Афины Паллады, богини-покровительницы городов. Мы вошли в большую светлую комнату с окнами, выходящими в сад, за которым виднелся виноградник. Я узнал пологий склон и террасу с каменными столами и скамьями, где полвека назад Тука чуть не убила маленького мальчика на тележке. Лужайка была меньше, а склон более пологим, чем я себе представлял. Небо над виноградником, там, где холм резко обрывался, было таким синим, что казалось выкрашенным. Старик, стоявший у кустов, ее второй слуга, сердито посмотрел на меня.
— Она хочет, чтобы ты остался здесь, — сказала служанка и вышла, прежде чем я успел остановить и спросить ее зачем. «Остаться, чтобы поесть или переночевать? — гадал я. — Поживем — увидим». Я выглянул в окно, но, кроме лужайки, столов и виноградника, не заметил ничего знакомого мне по рассказам Агатона. Хижина Клиния — по идее, она должна быть за кустами, которые подравнивал старик-садовник, — очевидно, давным-давно развалилась; не видел я и ничего похожего на круглую беседку, о которой говорил Агатон. Я сел. Мебели в комнате почти не было — только ложе с тяжелыми, кисловато пахнущими подушками, два резных стула, когда-то очень красивых, но теперь весьма ветхих, и стол, на котором стояли кувшин и чаша. Странно. Ведь Филомброт был богат как Крез. Интересно, что она сделала с такой кучей денег?
Спустя Некоторое время вновь появилась старуха, на этот раз с едой — свежими фруктами, вином и каким-то пряным мясом, которого я никогда не пробовал, — и опять не успел
— Большое спасибо. Все очень вкусно. Теперь я, пожалуй, пойду.
Она встревоженно покачала головой.
— Ты не должен уходить! — сказала она и исчезла.
Все это становилось забавным. Вернее, было бы забавным, если бы не одно странное чувство, не дававшее мне покоя, чувство, что этот старый хитрец Агатон все нарочно подстроил. Разумеется, он не мог этого сделать, однако такое ощущение не покидало меня. Думаю, оно будет преследовать меня всю жизнь и время от времени давать о себе знать. Я так и видел, как он ковыляет от одного окна к другому, восклицая: «Чудесно! Прекрасно! О всеблагие боги!» И тут же подыгрывал самому себе: «Мы так рады, что тебе здесь нравится!» В моем воображении он был, как всегда, живой — подвижный и неуловимый, как солнечный зайчик. Он осматривал стены, так что лохмотья его разлетались в разные стороны, и делал вид, что ужасно удивлен, обнаружив пыль на спинке стула. Ну разве мог он умереть?
Я все ждал и ждал. Дурацкая ситуация. Ему бы понравилось. Наконец-таки появилась служанка. Судя по всему, она невзлюбила меня и никак не могла поверить, что я имею какое-то отношение к дому Филомброта. Застыв в дверном проеме, она сказала:
— Хозяйка велела узнать, не нужна ли тебе ванна.
— Я бы не отказался, — робко ответил я.
Она, как ни странно, отнеслась к этому вполне благосклонно.
— Тогда пойдем.
И вновь я последовал за ней. Меня так и подмывало передразнить ее походку — топ-топ, — но я решил вести себя прилично. Мы спустились по лестнице и, пройдя по коридору, вошли в комнату с выложенным плитками полом, маленькими окошками под потолком и двумя золотыми кранами в виде львиных голов на стене. Никогда еще я не видел такой комнаты. Старуха зажгла светильники, неохотно, как мне показалось, — было не так уж темно, — и открыла краны, чтобы наполнить водой… бассейн, надо думать. Из одного крана шла холодная вода, из другого — кипяток. Потом старуха вышла, закрыв за собой дверь, и я разделся. Пока я мылся, она заглянула в комнату и утащила мою одежду. И только через несколько часов — мучимая виной, я полагаю, — она принесла мне новый наряд.
— Она зовет тебя наверх, — сказала старуха и выскочила из комнаты.
Так что я еще пару часов проблуждал по нижнему этажу, пока в конце концов не нашел лестницу, ведущую наверх. Жена Агатона ждала меня в комнате, где стояла арфа, и была не одна. Со стульев сняли покрывала, и в комнате стало теплее от света ламп. За окном алел закат, низкое солнце полыхало над морем, точно уголь. Их было трое, и все разодеты в пух и прах. Как, впрочем, и я. В Афинах они умеют принарядиться как положено.
Высокий мужчина средних лет, похожий на Агатона в здравом уме, поднялся, приветствуя меня.
— Значит, тебя зовут Демодок, — сказал он тоном, не терпящим возражений, хотя и очень мягко.
— Иногда так, — ответил я. — А иногда Верхоглядом. — И я улыбнулся, чтобы не показаться грубым.
Он пристально посмотрел на меня.
— Ты напоминаешь мне его, — сказал он и сдержанно улыбнулся. Вдруг, сам не знаю почему, я полюбил его. Он выглядел как человек, который занимается делом. Торговлей, политикой, устройством роскошных похорон, чем угодно.