Крушение империи
Шрифт:
«Согласишься, согласишься ты! — иногда вслух выкладывал свои мысли Иван Митрофанович. — Мой будешь, Пантелейка! Мой! Люди больше верят глазам, чем ушам. Мало ли, что ты скажешь, а доказать силен ты? А я скажу — мне поверят. Пойми ты, ехидина, мне ведь больше доверия будет».
«А вдруг он пойдет, чтоб открыться? Вот возьмет и решит это? — соскальзывала боязливо теплухинская мысль в невеселую сторону, и тогда опять он чувствовал шершавый холодок на затылке и на минуту испытывал то докучное, мучительное
И впрямь все страхи рассеивались, и к Теплухину возвращалась уверенность в предстоящем успехе.
Он вспомнил в этот час Георгия Павловича.
«Что бы ни делали, — поучал Карабаев, — старайтесь, как говорят немцы, попасть в «головку гвоздя». Короткий удар в головку — и забьете скорей!»
«Ему лучше знать: у него гвоздильный завод на Демиевке!» — обшучивал, улыбаясь, Иван Митрофанович карабаевские советы. Но сейчас, пожалуй, они были совсем кстати. Сделать предложение Пантелейке следовало прямо и точно, — решил он и с тем поджидал уже своего старого знакомого.
И подобно тому как, готовясь принять придирчивого гостя, наводишь порядок в доме, следя за тем, чтобы каждая мелочь в нем была чиста и на своем месте, — так и Теплухин торопливо изгонял теперь все мрачное из своих мыслей, готовясь к разговору с врагом своим, Кандушей.
Весь день после столь неожиданной встречи, всю ночь Кандуша не знал уже покоя: перед глазами, в памяти — земская станция, раскрывшаяся дверь из остекленного коридорчика и… на пороге Теплухин и Людмила Галаган.
Теплухин сразу увидел его: воткнул в него свои рысьи глаза, но ничем виду не подал, что знакомы.
Вдова Галаган не сразу узнала: он отвернулся от нее к стене.
Желтые бумажки промысловых свидетельств, висевшие над столом; в черных рамочках — вышитые пестрым гарусом изображения двух львов с неестественно загнутыми хвостами; тройка ретивых вороных в залихватской нарядной упряжке, бородатый богатырь-ямщик с той же тусклой репродукции, — все это побежало, закружилось тогда перед кандушиными глазами. Он силился сообразить, что может произойти вот сейчас: от встречи его и этих троих людей.
Один из них — студент Калмыков — в тот момент, на счастье, отсутствовал, но мог появиться в любую секунду: студент ушел в комнаты — вызвать своего дядю-почтосодержателя. Надо было воспользоваться его отсутствием и прошмыгнуть как-нибудь во двор, а потом уж найдется объяснение, почему так поступил.
И Кандуша вялой походкой безучастного ко всему человека, бочком, пользуясь тем, что Людмила Петровна в сопровождении своего спутника направлялась ко внутренней двери калмыковской квартиры, шагнул по направлению к кухне.
Но тут-то Людмила Петровна оглянулась, его лицо бросилось ей в глаза, она удивленно вскрикнула:
— Он! Господи, он!.. Каким чудом вы здесь? — отшатнулась сначала, а потом
«Так? Все как будто бы так было?» — вспоминает он.
В самом деле, — рассуждал он после встречи, — что страшного они могут ему сделать? («Они» — это был и Теплухин, и студент Калмыков, и Людмила Петровна.) Что может стрястись непоправимого? Да ничего, пипль-попль!
Вдова Галаган расскажет, что видела его в квартире какого-то «инженера Межерицкого», где собрались распутинцы, а значит — и люди из охранного!.. Но кому же она станет рассказывать и с какой целью?
Теплухину? Не страшно это: тот и так, слава богу, все про него, Кандушу, знает да молчит, и его не удивишь.
Студенту? А зачем станет она не бог весть как знакомому студенту исповедоваться о том, что путалась с распутинской компанией, — срамить только себя?
И раз она ему ничего не откроет, то почему он станет ей рассказывать про встречу с Кандушей на тишкинском поплавке, про разговор на Невской набережной?.. Нет, студента он провел за нос: развесив уши, слушал, голуба, историю о том, как пострадал «Петр Никифорович» недавно в Питере от полиции…
Так и выходило на первую поверку раздумий: встреча, хоть и досадна и неприятна, конечно, но ничего нет в ней страшного, о чем следовало бы по-настоящему волноваться.
Однако… ночью не спалось, и не клопы отняли сон, а беспокойные мысли.
— …Каким чудом вы здесь?
Кандуша взглянул на нее и, кажется, не нашелся сразу, что ответить. Ему показалось тогда, что в голосе Людмилы была как будто даже радость, — а может, почудилось в тот момент?..
— А вы откуда? — вопросом на вопрос успел он только ответить, как показался в дверях студент Калмыков со словами: «Дяди нет, скоро придет…»
Студент увидел Теплухина и удивился. И совсем уж обомлел, глаза вытаращил, когда обернулась на его голос Людмила Петровна.)
— Боже, какая встреча! — воскликнула она.
И каждому из этих четверых людей подумалось, вероятно, что вот именно этот, такой-то, не может знать всего, что связывало троих остальных. Конечно, именно это обстоятельство, — считал Кандуша (а так лудили, вероятно, и остальные повстречавшиеся), — сдерживало всех от столкновения, которое бог весть чем могло закончиться.
Все старались скрыть свою растерянность, но никто из них не хотел уже терять друг друга из виду.
— Заказывайте лошадей обратно, Людмила Петровна, — сказал Теплухин.
— Мы еще увидимся, — поспешно выдавил из себя Кандуша, не обращаясь ни к кому в отдельности, и бочком, наткнувшись на массивное черное кресло, вышел на крыльцо.
Но когда спускался — догнал его Иван Митрофанович.
— Пантелеймон! — окликнул он его. — На одну минуту… Быстро! Нам надо встретиться. Очень серьезное дело, — слышишь? Коли я говорю, значит — не сомневайся. Тебе же польза будет.