Крушение империи
Шрифт:
— Хватит! — кричат сжалившиеся женщины.
Защищая рукой лицо, по которому струится змейка крови, Шалфеев подымается с земли и, свирепо ругаясь, наотмашь бьет кулаком одну из этих женщин.
В этот момент Андрей Петрович увидел Власова. Тот подскочил к Шалфееву, отбросил руку его, защищавшую лицо, и с криком: «Посмотри мне в глаза!» — выстрелил в полицеймейстера из своего револьвера.
Андрей Петрович шел потом и думал: увидел ли в миг своей смерти Шалфеев власовские глаза?
Зеленые, небывало
— Успокойтесь, Василь Афанасьевич, — невольно сказал Громов, беря под руку товарища.
Тот молча прошагал минуту, потом остановился, чтобы закурить, сделал первую затяжку и болезненно улыбнулся:
— Ладно… все в порядке. На то ты и Лекарь, чтобы так говорить. Эх, Лекарь! — напомнил он Громову его партийную кличку.
Видно было: он не знал, что сказать.
На углу Невского и Литейного наткнулись на большой казачий разъезд. Казаки, не обнажив оружия, мелкой рысцой проехали мимо, к Николаевскому вокзалу.
— Спасибо казакам…
— Урра казакам! — вздохнула облегченно толпа.
Навстречу, по Владимирскому, шли демонстранты-рабочие, добравшиеся сюда из-за Московской заставы и других мест.
Двумя потоками хлынул народ к площади Казанского собора, оставляя посредине просторного проспекта узкую торцовую просеку, по которой тихим ходом из конца в конец разъезжали сдавливаемые толпой молчаливые казачьи патрули.
Пели марсельезу, пели «Смело, товарищи, в ногу», «Варшавянку», уже не пугаясь царских войск.
Услышав в толпе, что на Знаменской площади происходит митинг, Андрей Петрович и Власов поспешили туда, но прошел добрый час толкотни по проспекту, покуда они попали к вокзалу: пришлось пробиваться против течения. Пробраться же к памятнику Александру III, вокруг которого шел митинг, так и не удалось, и оба приятеля застряли на Лиговской панели. С расположенной прямо против них Гончарной улицы выскочил к вокзальному подъезду отряд городовых и, ругаясь по адресу толпы и молчаливо стоявших у памятника казаков, дал несколько залпов. Сраженные пулями, упали на землю десятки людей.
— Палачи! Фараоны!.. — заметалась и взвыла толпа.
— Братья-казаки, что ж это такое?! — закричали в переднем ее кольце.
— Зачем убивают мирный народ?
— Помогите, братья-казаки!
В первый момент Андрей Петрович сразу и не понял, что происходит. Но он увидел, как снялись с места несколько казаков, за ними — другие, как повернули они лошадей в сторону вокзала и, высоко подняв пики, бросились на городовых.
— Уррра!! — задрожала площадь от неистовых криков толпы.
— Урра, казаки разгоняют фараонов!..
— Спасибо братьям-казакам!
— Да здравствует свободный народ! Да здравствуют казаки! — неслось со всех сторон.
Полицейский
И площадь снова и снова сотряслась от оваций благодарности.
Толпа подбирала убитых и раненых.
Сразу в нескольких местах затянули «Вы жертвою пали», и площадь этой песней гнева и почета встретила новые отряды прибывших войск.
И вот — войска выстраиваются в каре, замкнув со всех сторон площадь.
В толпе смятение, толпа ждет кровавой расправы. Десятки людей бегут к памятнику, к тому месту, где стоят казаки, требуя от них защиты.
И тогда отделяется от отряда молодой хорунжий, скачет к одному, к другому пехотному офицеру, что-то быстро, настойчиво говорит им, показывая на толпу, на свой отряд, — и через несколько минут солдаты по команде своих начальников покидают площадь.
— Ур-ра казакам — защитникам народа!
— Да здравствуют революционные казаки! — радостно ревет толпа.
Но хорунжий — мертвенно-бледный, с насупленными бровями — приподымается на стременах и кричит в толпу:
— Господа… а теперь прошу вас расходиться! Обязательно разойтись!.. Господа… перестаньте меня мучить, — неожиданно выкрикивает молодой хорунжий и нервически проводит рукой по своему белому лицу.
И тогда вдруг толпа смолкла.
И никто не усмехнулся.
Уже под вечер Андрей Петрович и Власов добрались до маленького переулка, затерявшегося среди пустырей Выборгской стороны.
Вошли во двор, обогнули сарай, на дверях которого висела ржавая вывеска «каретной мастерской», и уткнулись в низенький домишко, вход в который и не разглядеть было сразу.
— Вот это дда… — одобрительно сказал Андрей Петрович, окинув взглядом темный домик. — Кто здесь?
— «Выборгские кренделя»… Конспиративное «имение», — шутил Власов, стуча мелкой дробью в дверь. — Что? Может, не нравится вашей милости?.. От дяди Петра к тете Моте! — спокойно ответил он на краткий вопрос «кто?» из-за двери.
Они вошли в низенькую квартирку со скрипучим покатым полом. Здесь давно уже собрались, накурили пуд дыму, говорили осевшими, хриплыми, разгоряченными голосами. Большинство — «выборжцы», и только Скороходов, Ганшин, Озоль и Чугурин, не захваченные в прошлом месяце охранкой, представительствовали исполнительную комиссию Петербургского Комитета.
— Ну, хоть еще один наш! — обрадованно пошел навстречу, прихрамывая, Скороходов, увидя Андрея Петровича.
— А что? Одолевают? — весело здоровался с каждым за руку Громов, находя глазами знакомые лица.