Крушение пьедестала. Штрихи к портрету М.С. Горбачева
Шрифт:
Ново-огаревский тупик
Ново-огаревские посиделки, как их назвали журналисты, и тот процесс регулирования взаимоотношений бывших союзных и автономных республик, который начался в этой подмосковной резиденции, оставят след не только в отечественной истории. Они, безусловно, станут символом капитуляции центральной власти, развала государственности великой державы, символом разгорания этнических конфликтов, увековечив имя архитектора этого процесса — М. С. Горбачева.
Однако ново-огаревские посиделки явятся и спусковым крючком для многих неожиданных явлений в нашем обществе, последствия которых сегодня непредсказуемы. Юридическим оправданием этого должен был стать новый Союзный договор. Необходимость в таком документе назревала все больше по мере того, как постановления правительства
Вместе с тем подготовка нового Союзного договора, по существу, не вызывалась острой политической необходимостью. Скорее всего, потребность в нем была следствием состояния разрушающейся экономики и реликтовой потребности в сложное время самоизолироваться, избавиться от ощущения, что тебя «объедают» соседи. Эта причина, кстати, являлась одной из важнейших и в росте националистических настроений, возникновении кровавых и этнических конфликтов, что подхлестывало центробежные силы в стране.
Надо сказать, этому во многом «помог» сам Горбачев. Решив однажды посетить Прибалтику, генсек прибыл в Таллинн и там, может быть, непроизвольно поддался на провокационные утверждения некоторой части озлобленной националистической интеллигенции, которая распространяла измышления о том, что русские их объедают. С упорством, достойным лучшего применения, генсек начал доказывать, что все совсем наоборот, что Россия кормит Эстонию. Видимо, провокаторам только этого и надо было. Теперь обиделись все слои общества Прибалтийской республики, и началось выяснение того, кто кого кормит. Полился поток грязи на русских. Горбачев мобилизовал тогда экономистов в поддержку своего утверждения. Он приводил цифры, факты, расчеты межотраслевого и межреспубликанского балансов, и, чем больше он демонстрировал доказательств, тем упорнее становились его оппоненты. Да и какой народ согласится, чтобы его считали иждивенцем? И какой руководитель станет на этом настаивать? В общем, генсек проиграл, как говорится, по всем статьям, озлобился сам и еще больше разжег антирусские настроения среди эстонцев. Но так и не осознал этого.
— Я их фактами, расчетами к стенке припер. Понимаешь, они ведь непросвещенные, таких балансов в руках не держали. Вижу — задумались. Среди эстонских экономистов есть и люди разумные, понимают, что к чему. А остальные — так, дилетанты. Больше на горло давят, — делился Горбачев по возвращении в Москву своей, как он считал, убедительной победой.
Новый договор был следствием развала народного хозяйства, неэффективной внутренней политики, неспособности реализовать декларированные реформы. Но отсюда же вытекало и другое следствие — неспособность руководства страны осуществить намеченные меры, консолидировать силы общества.
Большинство трезвомыслящих людей всегда понимало, что самоизоляция в национальных квартирах может только усугубить социально-экономическое положение народов. Не раз звучали предостережения о том, что в одиночку не выжить. В одиночку можно только доломать то, что еще осталось. Но в период, когда заговорили политические амбиции руководителей, когда разжигались националистические настроения, людей трудно в чем-либо убедить разумными доводами. И чем больше захватывается плацдарм самостийными силами, тем больше усиливаются их аппетиты, и тогда, как иногда происходит с химической реакцией, процесс становится неуправляемым. Вслед за собственной армией и оборонной промышленностью возникает потребность «в своих» деньгах, границе, таможне, атрибутике и т. п.
Слабость центра, его неспособность руководить державой практически требовали раздачи полномочий более сильным местным лидерам. И в этом многие видели хоть какое-то спасение от гибели. Единственное, на что был еще способен президент СССР, это оставить за собой хотя бы некоторые полномочия, поддерживавшие сам институт президентской власти, и те символы, которые позволили бы сохранить ему лицо. Но чтобы выторговать это для центра, предстояло еще бороться, бороться всеми силами, всеми допустимыми средствами. Для проведения этого поединка и было избрано
Что представляла эта загородная резиденция, почему была выбрана именно она?
Ново-Огарево расположено километрах в 35 от Москвы. Эта огромная старинная усадьба размещается в сосновом бору на высоком берегу Москвы-реки. Некогда часть ее принадлежала российскому промышленнику и имела несколько великолепных строений. В глубине ее расположен особняк старой каменной постройки в готическом стиле. После революции здесь жили руководители партии и государства. Работники службы безопасности рассказывали, что когда-то это была дача Ворошилова, затем Хрущева, Черненко. В последние годы ее использовал М. С. Горбачев для «личных домашних» встреч с Р. Рейганом и другими политическими деятелями стран Запада.
Ближе к Успенскому шоссе размещается двухэтажный дом приемов, всего с одним кабинетом и спальней, с несколькими обеденными залами. На крытых и утепленных верандах также стоят огромные столы, где можно разместить 70–80 гостей. В этом доме приемов, в зале второго этажа, и было решено проводить заседания Совета Федерации по доработке проекта нового Союзного договора.
Почему же выбор пал именно на Ново-Огарево? Ведь добираться туда было неудобно. Глав республик привозили на автобусах, как экскурсантов, и так же отправляли в Москву. Но были и свои преимущества. Прежде всего, подготовка такого рода документов носила затяжной характер и часто заседания кончались за полночь и желающие могли там переночевать. Во-вторых, Ново-Огарево, по мнению организаторов, могло бы войти в историю и стать символом нового мышления, демократического подхода к формированию иного сообщества на осколках прежней империи. Ново-огаревский документ должен был напоминать кемп-дэвидское соглашение, которое и сегодня остается в памяти и «на слуху» мирового сообщества. В-третьих, дом приемов хотя и был не совсем удобен для заседаний, но располагал всем необходимым для их обеспечения, включая хорошую кухню, и многие наиболее сложные вопросы находили продвижение за обеденным столом. И. наконец, в-четвертых, Ново-Огарево располагалось недалеко от резиденции президента СССР, что, конечно, не так существенно, но все-таки позволяло ему быстро добираться «туда и обратно». Возможно, были и другие причины для загородной работы над проектом.
Еще в начале 1991 года была сформирована группа специалистов для подготовки проекта нового Союзного договора. Возглавляли ее вице-президент АН СССР, академик В. Н. Кудрявцев и два представителя президента — бывший первый секретарь Киевского обкома партии Г. И. Ревенко и Г. X. Шахназаров. Работа эта была длительная и кропотливая. К участию в ней приглашались экономисты, юристы, политологи из разных республик. Но представленный первоначальный вариант нуждался в политической проработке на высоком уровне. Возникала потребность обсудить проект с руководителями союзных и автономных республик и высказать принципиальные замечания. М. С. Горбачев решил собрать всех в загородной резиденции.
Надо сказать, важнее вопроса, чем сохранение нашего Союза, я в ту пору не знал. В конце 1990 года у меня состоялся откровенный разговор с М. С. Горбачевым о судьбе СССР. Возможности для обстоятельных бесед с президентом все больше сокращались. Он не любил говорить на неприятные для него темы и всячески уходил от «тяжелых» бесед. Но речь шла о слишком важном вопросе. Его я поднимал неоднократно. Ведь уже начиная с 1988 года все четче проступали глубокие трещины в нашем Отечестве, разрушающие Союз, вырисовывалась самостийность в некоторых республиках. Это была пора, когда едва уловимый холодок отчужденности только начинал витать в словах многих деятелей творческой интеллигенции, считавшей модным лягнуть центр и Россию, упрекнуть их в шовинистических настроениях. Давние украинские друзья мне говорили: пока суетятся представители Закавказья, Молдавии или Прибалтики, это не страшно. Страшно будет, если поднимет голову украинский национализм, полыхнет «самостийность», вот тогда настанет конец нашему единству. Откровенно говоря, такое мне не могло даже прийти в голову. Как могут украинские братья, связанные с Россией многими столетиями совместной дружбы и годами борьбы за общее дело, изменить нашему Союзу. В это я отказывался верить и понимал, как тяжело будет жить перемешавшимся народам, миллионам семей, где смешанные браки существовали так естественно и распространились столь широко.