Крушение
Шрифт:
— Как их зовут?
— Фридрих и Отто.
— Ого, какие имена! В честь Бисмарка и Фридриха Великого?
— Я об этом не думал.
А он думал. И тоже так мечтал назвать своих мальчишек. «Вот Краус, — размышлял Больхен, когда вестовой вышел. — До войны — трубочист, сейчас матрос, а после войны, как он уверяет, тоже будет трубочистом. Ему все ясно. Счастливый малый. Он верит газетам, у него ни в чем нет сомнений, честолюбие не раздирает его душу. Это не его категории».
Он вспомнил, как сильно волновался еще до начала нынешнего похода. К счастью, кажется, этого никто не заметил. Больше всего он боялся неожиданностей: туманов, мелей, незапланированных встреч с русской
«Это все, конец, — подумал Больхен. — Теперь нас ничто не сможет спасти».
Корветтен-капитан Буга и обер-лейтенант Старзински с плохо скрываемым ужасом на лицах наблюдали за громоздящимися вдоль бортов ледяными горами.
— Хотел бы я видеть сейчас ту шлюху из штаба ВВС, что уговорила меня идти сюда с одним самолетом, — проворчал Больхен и резко передвинул ручку машинного телеграфа на «полный назад».
Всей мощью пятидесяти шести тысяч лошадиных сил «Адмирал Шеер» стал пятиться, налезая на льды своей огромной тяжестью, продавливая во льду проход и медленно метр за метром выбираясь на чистую воду. Неистово крутились винты, корма глубоко осела. В любой момент он ожидал доклада, что вышла из строя линия вала. И все же, вероятно, есть бог на свете, если они сумели выскользнуть неповрежденными из ледяной ловушки. Эти тяжелые минуты ледяного плена сильно подействовали на психику команды.
Больхен сделал несколько глотков, подумал о событиях вчерашнего дня — об этом бое со старым пароходом «Сибиряков». Командир вельбота, посланного для спасения немногих уцелевших членов команды ледокола, докладывал, что моряки отказывались влезать в вельбот, предпочитая плену смерть в ледяной воде.
Странные, непонятные люди.
Вечером двадцать восьмого августа, зная, что о рейдере теперь оповещены все суда и полярные станции русских, и опасаясь атаки с воздуха, Больхен приказал отойти от Таймырского побережья в глубь Карского моря и тщательно следить за эфиром. Нужно было попытаться узнать, каковы планы русских и где сейчас находятся потерянные конвои. Но недавняя разноголосица в эфире кончилась. Даже о нем, «Адмирале Шеере», русские радисты теперь молчали.
— Затаились словно мыши, почуявшие кошачий запах, — острил Буга, но его убегающие за стеклами очков голубые глаза не смеялись. — Службе радиоперехвата я приказал следить в оба.
— Благодарю, — сухо сказал Больхен. — Если они услышат что-нибудь интересное, немедленно докладывайте.
Почти до полудня он ждал ответа на посланную утром шифровку адмиралу Шнивинду в Берген, а пока допрашивал пленных, отдыхал у себя в салоне, просматривал брачные объявления в старых номерах «Фелькишер Беобахтер», аккуратно
«Молодая женщина 30 лет, 180 см, ищет вдовца 180—190 см, бравого, стройного, жизнеутверждающего настроения, который пришлет ей фотокарточку».
«Вдова, стройная, очень здоровая, с красивым цветом лица и бархатистой кожей, имеет двух мальчиков 2 и 4 лет, ищет отца для детей, можно инвалида».
«Может, и Юта даст такое объявление в газете после моей гибели, — подумал он. — Интересно, какой мужчина ей понадобится?» Нет, сегодня объявления явно не читались и не веселили. Тем более не хотелось браться за книгу Эдвина Эриха «Встречи с Советской страной», так настойчиво рекомендованную старшим офицером. На сотне страниц автор вдалбливал, что русские — низшая раса и с ними нужно обращаться соответствующим образом. Как бы, интересно, этот умник объяснил поведение экипажа «Сибирякова»?
Шел десятый день после выхода «Адмирала Шеера» из Нарвика. Больхен понимал, что операция, казалось, так тщательно продуманная и спланированная, уже закончилась и закончилась ничем. Элемента внезапности в его пребывании здесь больше не осталось. Конвои, которые были его главной целью, видимо, ускользнули. Единственный самолет затоплен. Практически ему уже не на что надеяться. И если бы в штабе Шнивинда понимали это, то приказали бы возвращаться. Честно говоря, при сложившейся обстановке, это было бы разумное решение и он был бы ему рад. В конечном счете не он виноват, что так все получилось. Только сейчас стало очевидно, что успеху операции мог сопутствовать лишь случай, а не точный расчет. Старые крупномасштабные карты с неверно указанными глубинами и необозначенными подводными барьерами, покрытые архивной пылью данные аэрофотосъемки «Графа Цеппелина» без точных сведений о ледовой обстановке делали операцию целиком зависящей от везения.
— Чертовы упрямцы, — пробормотал Больхен, адресуясь, видимо, к команде потопленного вчера русского ледокола. — Передай они ему сведения о местонахождении конвоя и состоянии льда, сейчас все могло быть по-другому. Больхен ругал себя, почему проявил слабость и позволил уговорить этим господам из люфтваффе. Они уверяли его, что будет достаточно и одного самолета с двумя экипажами. Чистейший блеф. Давно следовало знать, что у них мало опыта в морской войне, зато в избытке самоуверенности и апломба.
В дверь салона постучали. Вошел шифровальщик. Больхен быстро пробежал глазами короткий текст:
«Американский тяжелый крейсер «Тускалуза», эскадренные миноносцы «Эммондс», «Онслоу» 24 августа покинули Мурманск. Усильте наблюдение западном направлении. Линкору продолжать рейдерство Карском море. Желательно нападение, обстрел портов Амдерма, Диксон. Шнивинд».
Ни Шнивинд, ни тем более Больхен не знали, что американские корабли не могли угрожать рейдеру. Опасаясь воздушных атак немцев, вместе с английским эсминцем «Мартин» они покинули Мурманск и ушли на запад.
Радиограмма Шнивинда не оставляла у Больхена сомнений в своем скрытом смысле. Рейдерство «Адмирала Шеера», на которое возлагал большие надежды главнокомандующий флотом рейха Редер и за которым следил сам фюрер, не должно было закончиться ничем. Следовало под занавес добиться какого-нибудь успеха, который пропаганда уже преподнесет как «новый замечательный успех наших героических моряков», «движение русских караванов по Северному морскому пути парализовано» или как-нибудь еще в таком же духе, на что чиновники ведомства доктора Геббельса были большие мастера.