Крушение
Шрифт:
— Я понимаю, полковник. — Кутепов смотрел спокойно и строго. — Мы ударим в колокола, обратимся через голову правительства к общественным кругам. Я уверен: болгары знают, русский воин — брат. Нет города, в котором не нашлось бы места русским солдатам, чьи отцы и деды проливали кровь за освобождение Болгарии от поработителей. Надо будет — напомним! Придется — научим. За нами — сила! Выводы я, конечно, сделаю. Но это эмоции. Говорите о размещении частей.
— Ввиду кратковременности пребывания, однако, в силу предписания, — поспешно заговорил, часто-часто моргая, Самохвалов, — посетил Свиштов и Белоградчик.
— Докладывайте о Тырново. Там нам служить, полковник!..
Возле пирса, где грузился «Ак-Дениз», все время стояла пестрая толпа — галлиполийские турки, греки, армяне, русские беженцы с острова Халки и других мест. Галлиполийцы глазели от безделья, в надежде украсть, купить или продать что-то отъезжающим; русские — встретить знакомого, попытать счастья, которое может и улыбнуться когда-нибудь.
Несколько дней Андрей Белопольский бродил по городу, по морскому берегу, с кем-то говорил, что-то делал, пил. Под вечер он забирался под дырявую шлюпку и проваливался в тяжкий сон.
Однажды на рассвете Андрей очнулся разбитый, с дикой головной болью. Над Галлиполи низко стояла полная желтая луна. Зеленая дорожка, дробясь на волнах, уходила от нее в море. Ритмично поскрипывали и постанывали трущиеся бортами суденышки у причала. Им вторили шаткие и худые доски сходен и обросшие тиной, расшатанные временем сваи... Он приподнял голову и вновь уронил ее, закрыв глаза, поняв, что еще спит.
Помотав по-собачьи головой, Андрей сел, стараясь сбросить с себя страшную тяжесть. Он заставил себя выползти из-под шлюпки. Город спал. Море спало. Весь мир, казалось, еще спал. Белопольский пошел по берегу. Утренняя прохлада отрезвила его. А когда «Ак-Дениз» вошел в порт, пришвартовался и Андрей снова увидел гимнастерки, френчи, мундиры, он с необычайной силой ощутил свою непричастность к русскому военному братству. Андрей все поглядывал на «Ак-Дениз», а затем подошел к трапу и смешался с толпой. Он не надеялся встретить кого-либо из знакомых. Да никто и не узнал бы в загорелом до черноты, высушенном морскими ветрами, бритоголовом, неаккуратно одетом босяке георгиевского кавалера князя Белопольского. Он и сам не признался, если бы кто-то окликнул его. Просто ему приятно было услышать четкие слова команд, увидеть скуластые, курносые и светлоглазые лица. Андрей смотрел, как грузились офицеры штаба, а следом медленно и величественно поднялся по трапу сам Кутепов, без шинели, в парадном мундире, на котором все сверкало — ордена, пуговицы, золотые погоны.
И тут Андрей вспомнил о капитане Калентьеве. А в следующий миг он уже бежал к их совместному жилищу — будь оно проклято!
Калентьев, сидя спиной ко входу, поспешно рвал и жег какие-то бумаги. Собранный чемодан с брошенной на него шинелью стоял поодаль. Едва под ногой Андрея скрипнул камешек, капитан вскочил.
— Руки! — приказал он, взмахнув пистолетом. — А, это ты!
— Уезжаешь, Калентьев?
— Точно так, — спокойно, но с долей не оставившего его сомнения отозвался Калентьев. — Но почему такой вид, князь? И где ты пропадал?
— Я крестик на себе поставил.
Калентьев подумал, пошевелил палкой пепел в костерке, сказал:
— Ну, а если дадут оружие и снова в Россию — поедешь?
— Под командованием «генерала Яши»?
—
— Не понял. — Андрей взглянул гневно, и Калентьев сразу увидел в нем прежнего вспыльчивого забияку.
— Слащев добровольно вернулся в Россию.
— И его не повесили? Не поставили к стенке?
— Судя по газетам — нет.
— Так... — Андрей опустился на каменный топчан. — Этого можно было ждать. Сейчас всего можно ждать. От каждого из нас... Все попрано, поругано... Спрашиваешь, пошел бы я, как когда-то, с винтовкой — в рост, под красные пулеметы? Нет! Не пошел бы, даже под угрозой расстрела. Капитана Белопольского не существует. Его утопили на Дону! Распял на Георгиевском кресте Слащев в Севастополе! Сбросили в море большевики! — он беззвучно заплакал.
— Что же ты будешь делать тут? — спросил участливо Калентьев.
— Э! Какая разница! — Андрей устало провел ладонью по лицу. — Жизнь подскажет, бог укажет.
— Послушай. Есть у меня идейка. Надо подумать. Но думать, князь, некогда. Через час «Ак-Дениз» уходит... Предлагаю Болгарию.
— Зачем? — изумился Андрей. — Хочешь, чтоб я вернулся к прежней службе? Но кто меня возьмет?
— В армию — вряд ли. Я ведь уже просил за тебя Кутепова. А когда ты запил и перестал исполнять служебные обязанности...
— Какую же должность ты предлагаешь мне? Прихлебателя?! Почему ты такой добренький, Калентьев? Всегда ты отличался от нас... Когда ты появился? — дай вспомнить. Ты появился во время «ледяного похода». Или раньше?
— Ты едешь? Решай! — ушел от ответа Калентьев.
— Разумеется, нет. Не представляю, что я стану делать в Болгарии. Заставите воевать? Против кого? Даже против красных не буду. Надоело. Устал!
— Тогда давай попрощаемся.
— Низко кланяюсь. За все. Провожу тебя. И чемодан поднесу.
— Он пуст, как мой кошелек. — Калентьев отставил чемодан.
— Да, не очень мы нажились. И в званиях не продвинулись, — сказал Андрей. — Иные уже генералы, а мы все капитаны.
— Не в этом счастье. Ну, пошли.
Они одновременно потянулись к чемодану, однако Белопольский первым взялся за ручку. «Пустой» чемодан оказался тяжелым. Офицеры двинулись к берегу. Серая невесомая дымка стлалась над водой. Под ногами скрипела галька и мелкие ракушки.
— Объясни, Калентьев, — навязчивая, беспокойная мысль поянилась у Андрея. — Ты ведь чего-то добиваешься? Я зачем-то нужен тебе, зачем?
— Здесь ты пропадешь, князь. Сопьешься, убьют, заболеешь лихорадкой, умрешь в нищете. А из Софии в Париж или Берлин доберешься. Ты ведь бывший студент? Врангель посылает офицеров в Прагу — учиться. Разумеется, нужны рекомендации. Мы их добудем.
— Мои университеты закончены... Но что у тебя в чемодане? Камни?
— Несколько книг. А ты, видно, изрядно ослабел... Есть еще одно обстоятельство, князь. Как на духу, — Калентьев достал портсигар, вынул папиросу.
— Вистую, — сказал Белопольский, опуская чемодан. — Так что — напоследок? Я чувствовал, оно будет, обстоятельство.
— Человеку нельзя без родины.
— Думаешь, большевики не продержатся долго? Ошибаешься, Калентьев. Это надолго.
— Я говорю о родине, князь.