Крутые повороты
Шрифт:
К узкой, сугубо тепловозной проблеме Ломоносов переходить не спешил. Заговорил сперва о вещах более общих, а стало быть, и более бесспорных, очевидных.
Известно, сказал он, что для осуществления всякой новой технической идеи, как бы гениальна она ни была, нужны по крайней мере три предварительных условия. Во-первых, он загнул палец, она должна отвечать реальным потребностям момента. Во-вторых, должна выкристаллизоваться в жизненные, практические формы. В-третьих, тут Ломоносов посмотрел на председательствующего, необходимы сильные люди, которые сумели бы сломить стену человеческой
Спорить с этим было невозможно, и Ломоносов поэтому уверенно сделал паузу.
Напротив него за зеленым столом коллегии сидел человек в форменном инженерном кителе. Пенсне на переносице, коротенькая щеточка усов, острая седенькая бородка. Типичный спец, интеллигент.
Он смотрел на Юрия Владимировича весело, с явным интересом.
Ломоносов заметил это. И учел.
— Имеются ли у нас, в современной России, все эти три условия? — спросил Ломоносов.
Да, сказал он, конечно, имеются. Имеются безусловно.
Юрий Владимирович знал: чтобы скорее убедить слушателей, надо им поменьше доказывать и побольше их просвещать.
Люди охотно узнают новое, но не столь охотно присоединяются к чужому, тем паче непривычному пока мнению.
Он объяснил бегло, не вдаваясь в подробности.
Огромные безводные степные просторы и запасы нефти делают идею тепловоза для России особенно заманчивой. Электрическая тяга, по крайней мере в ближайшие десятилетия, с тепловозом конкурировать не сможет. На электрификацию всех русских железных дорог пришлось бы затратить около семи миллионов рублей. Сейчас это нереально, фантастично. Выгодно отличаясь от электрического локомотива, тепловоз не привязан к проводам, его можно легко и быстро перебросить на любую дорогу. Тепловоз не требует постройки электрических станций, затраты на него окупаются сразу, моментально…
Инженер визави согласно кивнул Юрию Владимировичу.
Задержав взгляд на инженере, Ломоносов произнес:
— Теперь встает вопрос чисто практический: где строить наши первые тепловозы? Дома или за границей?
Самое трудное Юрий Владимирович уже сказал: тепловоз созрел для России, Россия созрела для тепловоза.
Дальше оставались вещи, с его точки зрения, вполне очевидные, бесспорные.
Русские национализированные заводы, сказал Ломоносов, наполовину разрушенные, лишенные опытных, квалифицированных рабочих рук, построить сегодня первый в мире магистральный тепловоз не в состоянии. Да и нет в этом никакой нужды. Мы должны быть умными, практичными и, поелику возможно, хитрыми.
Он опять задержал взгляд на инженере визави, улыбнулся ему. Разночинец был Ломоносову симпатичен.
Железнодорожная миссия Красина, в которой он, — Ломоносов, имеет честь сотрудничать, сделалась сегодня крупнейшим в Европе заказчиком паровозов. В русских заказах заинтересованы лучшие, самые знаменитые заводы Европы. Они стоят пустые, без средств и без работы, жадно смотрят в руки русских работодателей. Они готовы начать работать для России даже до того, как получат от нас наличное золото, под одно только честное слово, под одно обещание… Парадокс, но парадокс, складывающийся в нашу пользу. Нищая Россия,
Сказав это, Ломоносов почувствовал, что он взволнован.
Не стесняясь торжества своего, он произнес:
— Мы, нищие, голодные, лапотные, можем сегодня оказаться на капитанском мостике всей международной промышленности. Мы можем заставить заводы построить наконец магистральный локомотив покойного Рудольфа Дизеля, который добровольно они отказываются строить вот уже несколько лет.
В конце концов, не в тепловозе даже дело. Они, умные русские люди, неожиданно получают сейчас шанс взять долгожданный реванш на европеиском рынке самолюбия и престижа.
Инженер визави не может этого не понимать.
Он не может не испытывать того самого торжества, которое испытывает сейчас Ломоносов.
Юрию Владимировичу показалось, что инженер готов что-то сказать. Ломоносов остановился выжидая.
Инженер негромко произнес:
— Когда дьявол хочет посмеяться, он бедного заставляет помогать богатому…
— Простите, — сказал Ломоносов, — не понял…
Инженер объяснил не сразу.
Помолчал. Двумя пальцами поправил пенсне на переносице.
— Я говорю, грешно своим, русским золотом оплачивать свою же будущую техническую отсталость. Если мы сейчас станем вкладывать капиталы в германскую промышленность, то сами не сдвинемся с базарных зажигалок.
В комнате сделалось тихо.
— Не имею, простите, чести… — сказал Ломоносов.
— Яков Модестович Гаккель, — представился инженер.
— Очень приятно, — сказал Ломоносов. — Вы предлагаете, Яков Модестович, первый в мире магистральный тепловоз построить сегодня, сейчас, в России?
— Именно, — сказал Гаккель. — Предлагаю его построить дома… — Он объяснил — Пока мы его будем строить, он будет строить нас.
Ломоносов с ответом помедлил.
Подумал: когда шел сюда, на коллегию, очень опасался консерватизма, ретроградства, трусливой осторожности. А оказывается, ему надо было пуще всего бояться российской маниловщины, вредного фантазерства и прожектерства…
Юрий Владимирович объяснил спокойно, стараясь сохранить вежливый, рассудительный тон.
Да, он сам всегда возражал против того, чтобы Россия, как повелось с петровских времен, постоянно оглядывалась на Запад, ожидала непременного указания европейской практики.
— Но это не значит, что нам можно перестать быть реалистами, — сказал он. — Техническая революция, коллега, боюсь, не совершается на отходах от базарных зажигалок…
Инженер визави чуть поднял бровь.
— Как знать, — произнес он. — Может быть, Юрий Владимирович, вы просто недооцениваете ту именно иронию истории, о которой нам сейчас так интересно докладывали…
Заседание коллегии Наркомпути сильно затянулось.
Дискуссия — где разумнее строить первый в мире магистральный тепловоз, дома или за границей, сменилась спором о том, каким он должен быть, этот новый, ломающий все прежние каноны железнодорожный локомотив.