Кружение дней
Шрифт:
В ее карих глазах нет ни удивления, ни досады, которой он опасался. Разве что любопытство. “Может, не узнала?”– проскакивает шальная мысль. Судя по следующей фразе – узнала:
– Твой папа не понаслышке знает, как мы работаем.
В этот момент, понявшая тоже, кто перед ней, Аня, вскакивает и бежит, чтобы обнять. Обнимашки с Аней Кузнецовой. Уже ради этого стоило приехать в Москву.
Катерина продолжает улыбаться, а, молчавший до этого Петров, объясняет девочке:
– Твой папа когда-то был тренером Анны Николаевны.
– И
Кажется, его дочь несколько удивлена тому, насколько близкие знакомства ее отец водил с элитой фигурного катания России. К рабочей атмосферу приводит Екатерина:
– Девочки, мы вас берем. Ты, Маша, будешь заниматься у Александры Константиновны, а ты, Лиза, у Анны Николаевны. Завтра общее собрание. Родителям быть обязательно.
****
Глядя все время собрания на Мейер, Антон делает однозначный вывод: ему совершенно не нравится ее стрижка, как не нравится все последние десять с лишним лет. Пусть она вернет свои длинные кудряшки. А в остальном – как и прежде – лучшая женщина мира.
После собрания детей тут же отправляют на тренировки. Родителям можно поприсутствовать. Антон Владимирович совершенно не хочет смотреть на ОФП своей дочери. Что он там не видел? Желания его в совершенно другой части “Зари”. Интересно, кабинет у нее тот же?
Да, она так и сидит в этой каморке под боком у вечно гудящей вытяжки. Интересно, никто не предлагал сменить кабинет или со свойственным этой женщине аскетизмом, она просто не поняла, зачем лишняя беготня из кабинета в кабинет? Стало еще больше фото. И ничего не изменилось, ну, кроме этой жуткой стрижки.
Его не гонят. Ему готовы предложить кофе и даже беседу.
Сидя с чашкой кофе на некогда “своем” месте, Антон осознает, что любимые люди в глазах любящих никогда не стареют. Он, вроде, и видит все изменения, которые оставило время на ее лице и руках, но не замечает их. Для него ей все те же 40. И теперь он уже старше нее в день их расставания. Катя всегда остро, но без лишних слов, реагировала на факт их разницы в возрасте. Оказалось, через десяток лет она будет для него все той же – сорокалетней, а ему станет сорок пять. Он состарится, в отличие от этой вечной женщины.
– Не ждала увидеть тебя, – произносит, держа кофейную чашку у губ, Катерина.
– Иногда беглецы возвращаются? – грустно смеется мужчина.
– Еще и с жертвенными агнцами, – чуть заметно улыбается Мейер, – Ты правда хочешь ребенка засунуть в нашу мясорубку?
Богоров молча пьет кофе, игнорируя вопрос про агнцев.
– Вы вернулись в Москву? – интересуется Екатерина.
– Мы с Машей – да.
Теперь очередь отмалчиваться у женщины.
– Зачем ты подстриглась? – не выдерживает Антон
– Удобно и надо же что-то менять в жизни, – пожимает плечами Катя.
– Это не ты, – огорченно говорит мужчина.
– Я – только
На линии двух пересекающихся взглядов искажается вселенная, стягивая пространство и время в точку.
Вот он зарывается лицом в ее светлые кудри на морском побережье и шепчет на ухо дурацкие нежности, а она смеется и губы ее так близко, что невозможно держаться и не поймать их своими в поцелуй.
Вот ее локоны рассыпаются по его животу, пока язык, губы и даже зубы дарят терпкий экстаз, спускаясь все ниже. И он лишь гладит эти светлые волны руками, то и дело вцепляясь в простыню от накатившего наслаждения.
Вот она откидывает прядь от лица, запрокидывая голову и глядя на табло с результатами технической оценки.
Вот убирает локон за ухо, подписывая плакаты и раздавая автографы.
Вот он обнимает ее после проката кого-то из девочек и утыкается носом в аромат шампуня и бальзама от ее кудряшек.
Она отрезала не волосы. Она украла у него связь с его воспоминаниями. И это злит, будто отобрали право считать ее своей. Пусть в прошлом. Эта женщина совершенно чужая. Другая.
– Рада была тебя видеть, Антош! – Катерина выходит из-за стола, показывая, что время на беседы с ним у нее истекло, а ему так не хочется прерывать эту общность, что он почти бессознательно хватает ее за кисть. Тянет к себе.
Обнимает за талию и прижимается к животу:
– Я так по тебе скучал… А ты подстриглась!
– капризно шепчет в ее свитер, утыкаясь лбом.
– Зато больше мне не кажется, что ты гладишь меня по голове, – неожиданно раздается сверху.
Он чувствует, как тонкие пальцы пробегают по его волосам и еще крепче прижимают к себе голову. От свитера пахнет знакомыми духами, аромат которых он узнает в самом людном месте до их пор. Хочется благодарить небо и проклинать время, которое он потерял вдалеке от этих ладоней, этих духов, этого живота, даже от этой мерзкой стрижки. Просто сидеть, вжавшись в нее, и молчать, благословляя каждый миг.
О чем я молчу… и молчу…
Мысли – рекой серебристой.
Аста ла виста, когда время
Застыло как выстрел.
Рисунки оконного льда.
Я жизнь продаю в развес.
Я стрелки назад кручу.
Что держит меня здесь?
Что держит меня здесь?
О чем я молчу… и молчу…