Кружева лжи
Шрифт:
— Обещала.
— Тогда пойдём. Я слышала, что призраки исполняют желания для тех, кто их не боится.
— Витка, это глупо.
— Сама ты глупая! Я тогда одна пойду, а тебя пусть мама ругает!
И Снежана, будучи старше Виты на два года, пообещала маме следить за сестрой и не разговаривать с незнакомцами. Клялась, что всё будет хорошо.
Снежана вынырнула из прошлого и заплакала.
—
Однажды ты заплакала, увидев, как я рисую окровавленную девочку и сразу побежала жаловаться маме. Но я тоже заплакала, и тогда ты остановилась у двери на кухню. Ты меня пожалела.
Поверила.
Но я и не врала, Снежанка!
В детстве я тебя никогда не обманывала.
На железную дорогу я тебя повела не для того, чтобы напугать. Хотела, чтобы ты убедилась: призраки не страшные и совсем не опасные. Они не причиняют вреда, если их не обижать.
А потом мы увидели её.
Ты закричала, бросилась бежать.
Оставила меня одну.
И не вернулась. Ни одна, ни с мамой. И тогда я поняла: вам всем наплевать на меня странную, не от мира сего, как говорили соседи. Я слышала. Когда приходила вместе с тобой играть к соседке и воровала мебель для пупсов, я слышала, что мама Поли говорила обо мне.
Знаешь, я ведь хотела и Полю убить. Но не вышло. Тебе интересно почему? Потому что как-то раз она увидела, как я прячу в рюкзачок её кофточку. С ромашками, помнишь? Я подумала, а почему бы мне не забрать эту кофточку? У Поли одежды много. Она растёт одна, её балуют. А нас с тобой баловали?
Меня баловали родители. Но совсем другие.
Поля подарила мне ту кофточку, и это было здорово. А ещё она меня не сдала ни своей маме, ни нашей. А ты всегда сдавала. Ты была ябедой.
Пишу сейчас и думаю, ведь ты этого никогда не прочтёшь. Зачем пишу? Не знаю. Хочется поговорить. А с кем, когда всех близких я убила? Твоя очередь тоже настанет.
Потом.
Жаль ли мне? Да, жаль. Но ты обещала быть рядом и бросила.
Клара Евгеньевна оказалась хорошей мамой. Она меня очень любила и никогда не называла странной. Не пугалась моих рисунков и фантазий. Но всё равно
Я хотела найти ту маму, но Клара Евгеньевна убедила этого не делать. К тому же она меня любила всем сердцем. Действительно любила. И мне её было искренне жаль.
Иногда я плачу из-за её смерти. Я ведь убила её не специально. Это вышло… не знаю, случайно. Я… я видела, как лёд проломился, видела, как она уходит под воду и побоялась шагнуть к ней. Побоялась спасти!
Я чудовище?
— Саш, ты в порядке? — Рукавица тронул за плечо, и детектив подняла глаза. — Ты плачешь? — в его голосе было столько удивления, что стало немного обидно. Будто Александра была роботом. Как будто у неё не было чувств. — Не знаю, что ты там нашла такое драматичное, но мы обнаружили список жертв.
Александра закрыла тетрадь, провела пальцем по обложке. Медленно, с осторожностью, словно, листы могли рассыпаться и затем тихо произнесла:
— Вы нашли список, а я нашла раненную душу маленькой девочки.
— Ты про это чудовище? — брови взлетели вверх.
Селивёрстова промолчала.
Рукавица не разделял мнения Селивёрстовой. Более того он лишний раз убедился в том, что Александре это дело даётся нелегко. Слишком много личного она видит там, где этого нет. Слишком много сострадания к той, кто не жалел никого.
— Не глупи, Саша. Чирина убийца, психопатка, безжалостная тварь. Или ты забыла, сколькими жизнями она пожертвовала? И ради чего? Мести родной сестре? Или удовлетворяя потребность в собственной жестокости? Взгляни на список! — потряс перед её лицом листком, заполненным на треть. — Здесь есть и Васильева, и Власова, и совершенно неизвестные нам жертвы. Какая-то тётя Нина, Алиса, Карина, Леся, Олечка, Викторова, Зебра. Продолжать?
Она помотала головой.
— Ты знаешь, кто эти люди? — Рукавица уже кричал. — Очередные трупы! Люди, чьи семьи теперь носят траур! Траур, Саша! Ты посмотри, сколько имён! А если они для тебя ничего не значат, посмотри на Гольцева! Бедный парень! У него забрали сестру, и почему? Да просто так! Посмотри на их мать! Несчастная женщина сидит на таблетках. Не хочет жить. Не хочет! Понимаешь? А ты жалеешь Чирину?
— Я прочитала достаточно. Это не первая запись. И я не отрицаю её вины. Лишь вижу в Виталине не только убийцу, но и человека. Раненного, несчастного. Одинокого. Я её понимаю. Это всё, что я хочу сказать, — на глаза навернулись слёзы, и Александра быстро стёрла их тыльной стороной ладони.
Рукавица поймал себя на мысли, какая уязвимая Саша. Какая она сейчас маленькая. Тихо заметил:
— А я хочу сказать, что расследование далось тебе нелегко, я это отчётливо вижу. Ты устала и принимаешь всё слишком близко к сердцу. Неправильно, Саша. Я знаю, в твоей голове полно тараканов. Но если ты видишь в вас что-то общее, то это уже клиника. Извини за прямоту.