Кружево Парижа

Кауфман Джорджиа

Мы, сгрудившись у окна, наблюдали, как Грубер остановился и настраивался приветствовать гауптмана, застывшего, словно статуя святого Мартина в храме в нижней долине.

Я зачарованно и столь же испуганно следила за происходящим. Пару раз мы встречали в Бриксене итальянских солдат, но всегда случайно. От этого отряда военных машин и суровых немецких солдат с винтовками, нацеленными в небо, становилось не по себе.

Никто так и не узнал, какой между ними состоялся разговор, только, когда гауптман наклонился к нашему пухленькому бургомистру, с того медленно слетели показная напыщенность и уверенность, и когда он согласно кивнул и обернулся к собравшейся деревенской публике,

то был полностью обескуражен. Даже из окна я увидела, что его обычно румяное и самодовольное лицо побелело и щеки обвисли, словно бледные куски жира. Жребий брошен, он сделает все, что прикажут немцы, спокойно, молча, невозмутимо.

– Meine sehr verehrten Damen und Herren [5] , – начал он безжизненным голосом. – Кто поможет нам обеспечить жильем фельдфебеля и этих славных юных солдат?

Не услышав откликов, он повернулся к солдатам:

– Предлагаю отобедать в нашем отличном ресторанчике, пока мы распределим квартиры.

Он повел гауптмана к нам, а фельдфебель и двое солдат направились следом за герром Рамозером.

Мы ринулись вниз.

Мать без колебаний пошла открывать дверь.

5

Уважаемые дамы и господа (нем.).

– Роза, – тихонько попросила она, – убери со стола герра Майера.

Потом, глубоко вздохнув, повернула ключ в замке и изобразила приветливую улыбку.

Только тогда я поняла, что почтальон ушел. Наверное, выскользнул через черный ход. Я бросилась к его столику и остановилась. Ставни были распахнуты – он смотрел в окно. На столе остался недоеденный гуляш и полкружки пива.

Коробочка с зубочистками была перевернута вверх дном. Зубочистки лежали двумя аккуратными кучками на бледно-зеленой скатерти. Похоже, герр Майер взял всю пачку и переломил пополам. На это требовалось немало сил. Некоторые деревянные кончики окрасились кровью.

Глава 3. Тальк

Ну вот, кожа высохла, крем впитался – и я вновь ожила, полна сил. А теперь – тальк, первое косметическое средство, с которым сталкиваются очень многие. Матери присыпают детские ножки между пальчиками, нежные пухлые складочки, чтобы кожа ребенка оставалась безупречно мягкой и гладкой. Только понюхай, ma chere, этот сладкий аромат младенчества. Тальк выпускают не в легко бьющихся стеклянных флаконах, а в простой картонной цилиндрической упаковке. Но не ошибись, выбрать хороший тальк так же важно, как и духи. И пусть никто не видит, где ты его применяешь, коснись пуховкой меж пальцев ног или в жаркие дни, когда испарина угрожает нарушить мерцание и плавность линий шелка темным пятном, пройдись пуховкой с тальком под бюстгальтером, проведи легким движением по плечам…

Но выбирай только качественный: слишком душистый перебьет твой парфюм, слишком грубый оставит след. Тальк должен пахнуть свежестью, порошок должен быть высокого качества, хорошо измельчен, полупрозрачный, а не белый, как мел.

У меня два вида талька: с ароматом розового масла – на те дни, когда я остаюсь дома, второй, признаюсь, детский.

Во время войны, после нашествия немцев, тальк стал одним из постоянно растущего списка необходимых, но недоступных товаров.

Мы, оказавшиеся в тисках между Южной Италией, освобождаемой союзными войсками, и немцами, мертвой хваткой державшими северные земли, зависели от контрабандных пакетов, оставляемых тепло укутанными людьми на горных летних пастбищах в деревянных сараях, где

ночевали коровы. Узкая тропа через перевал в Швейцарию расширилась – так много шло по ней усталых путников. Не только контрабандистов, но и напуганных нацистами голодных беженцев.

Столько всего запретили, что лучше бы этого не было вовсе.

Отобедав в нашем ресторанчике, гауптман уехал из деревни, оставив вместо себя фельдфебеля. В тот вечер местное мужское население сидело в баре, не притронувшись к пиву и картам. Разговор с тревогой в голосах и на повышенных тонах шел о послеобеденных событиях. История добралась и до нас.

Около семи вечера в баре появились фельдфебель и его спутники и остановились на пороге. Деревенские поглядели на незваных гостей и молча уткнулись в свои кружки. Увидев пустой столик герра Майера, фельдфебель с двумя солдатами устремился к нему. Они шли через комнату, оставляя за собой слабый неприятный душок.

Обычно столики обслуживаю я, но на этот раз мать меня опередила. Ее голос донесся до меня из-за стойки бара. Не то чтобы недружелюбный, но без какой-либо теплоты. Стараясь не смотреть на солдат, она перечислила знакомые блюда. Фельдфебель был необъятных размеров, что ростом, что вширь, настоящий громила. Солдаты были едва ли старше меня: один – худощавый и нервный, второй красив, как арийский бог. Он затмил всех местных мальчишек. Оба держались сурово, напряженно выпрямили спины, словно принуждая себя сидеть спокойно. Я послала сестру отнести зубочистки.

Она вернулась и брезгливо сморщила нос.

– От него воняет.

Вот так, сам того не подозревая, фельдфебель Шляйх захватил столик герра Майера. Почтальон жил в Санкт-Мартине и обычно по пути останавливался в баре, потом разносил почту по всей долине, зимой карабкаясь по коварным тропам до крестьянских хозяйств, прилепившихся на заснеженных склонах, летом спускаясь с гор под проливным августовским дождем, прибивавшим в полях стога сена.

До появления нацистов он обедал у нас каждый день за самым дальним столиком от входа. Оттуда открывался красивый вид на площадь и входящих в бар клиентов. Фермеры, спускавшиеся в долину за покупками и запасами, заглядывали в бар хлебнуть пивка и перекинуться словом с почтальоном, узнавая, нет ли для них известий. Ежедневный обед в баре избавлял его от многих часов послеполуденных путешествий, когда крестьяне, живущие высоко в горах, узнаваемые по загорелым обветренным лицам, традиционным синим фартукам и фетровым шляпам, подходили к его столику, здоровались, прятали в карманы свои и соседские письма, прежде чем отправиться по крутым склонам домой.

Но после появления Шляйха и его солдат герр Майер не показывался у нас целую неделю.

Шляйх посчитал столик своим. Придя в бар, он отодвигал стол и тяжело плюхался всей тушей на деревянную скамью, проходившую вдоль стены. Потом хватал меню и, прищурившись, косился на него поросячьими глазками на обтянутом розовой кожей лице. Мы с друзьями прозвали его Фельдфебель Вонючка.

Куда бы он ни направился, неприятный запах сообщал о его прибытии и долго не исчезал после ухода. Между собой мы решили, что он напоминает вонь испортившегося сыра.

Лорин Майер вновь появился в баре за своим столом и заказал гуляш и кнедлики. Все радостно приветствовали его возвращение, и минут через пять он уселся за столик.

Едва он сделал первый глоток и, смакуя, остановился передохнуть, как все любители пива, в дверях возник фельдфебель, загородив собой свет. Едва переступив порог, Шляйх заметил за столиком почтальона и остановился как вкопанный. Его лицо ничего не выражало. Потом он неторопливо подошел к столику, как всегда, в сопровождении двоих солдат.