Крылатые гвардейцы
Шрифт:
— От души рад за вас.
В Москве не задерживался. И вот стою на перроне Ярославского вокзала. В руках у меня чемодан, в одном кармане моего кителя — железнодорожный билет, в другом — пакет с документами. Поезд в Мурманск отходит через несколько минут. До сих пор не верится в счастье. Неужели я опять буду летать? Так мало было надежды — и вдруг полный успех! Я назначен в родной полк. Как я счастлив!
Мурманск встретил пронизывающим ветром, сильным морозом. От холода слипались веки, трудно было дышать.
— Садитесь в кабину, товарищ старший лейтенант, — пригласил меня шофер.
Водитель долго всматривался в меня и наконец спросил:
— Вы Сорокин?
— Да. Разве вы меня знаете?
Шофер утвердительно кивнул.
— А у нас считали, что на Север вы уже не вернетесь…
— А я вернулся…
— Воевать будете?
— Обязательно. Рассчитаться надо с фашистами, счет у меня к ним большой…
— Вам ведь надо догонять своих друзей, — продолжал шофер уверенным баском. — Поотстали, пока по госпиталям путешествовали… Верно?
— Мне еще нужно заново учиться летать… У меня ведь стоп нет…
— Как это нет стоп?
— А вот так… ампутировали.
— А я думал, что вас только в лицо ранили… Желаю вам многих побед, — сказал шофер, стискивая на прощание мою руку.
В штабе авиаполка имени Б. Ф. Сафонова я встретил капитана Петра Сгибнева, комиссара полка Пронякова и начальника штаба майора Антонова.
— Очень рады твоему возвращению. Теперь будем воевать вместе, — приветливо сказал командир полка П. Г. Сгибнев. — Пока изучай материальную часть, а потом и летать будешь. В какую эскадрилью назначили?
— В первую, — ответил за меня начальник штаба. — Ведь до ранения, Сорокин, в первой эскадрилье служил? Вот и хорошо. Среди друзей легче будет.
Когда пришел на командный пункт эскадрильи, меня окружили летчики, техники, мотористы. Командир эскадрильи капитан Алагуров сердечно поздравил с выздоровлением. Со всех сторон посыпались вопросы:
— Погостить приехал, Захар?
— На штабную или на побывку?
— Приехал, друзья, воевать, — ответил я.
— А как же твои ноги?
— Ноги? Стометровку бегать не могу, а летать… Буду стараться.
Далеко не сразу крылатая машина подчинилась моей воле. Ведь теперь на педали нажимали не мои собственные ноги, а протезы. Трудно, почти невозможно было рассчитать давление на тормозную педаль; каждый нажим отдавался тупой болью во всем теле.
По совету командира я несколько дней тренировался, отрабатывая элементарные движения в кабине самолета, стоявшего на земле.
Я много ночей думал о том, как себя вести в воздухе. Плохо спалось мне. Короткими, тревожными были сны. Но и во сне участвуешь в воздушных схватках и даже тормозишь самолет, хотя протезы сняты и стоят под койкой.
Механики переоборудовали управление самолетом, и
Начались боевые будни, мои товарищи возвращались на родной аэродром с победой. Некоторые не вернулись совсем… Война! Мне же все еще не удавалось встретиться с врагом.
И вот в февральский день 1943 года, как только затихла пурга, в серое, покрытое низкими облаками небо взвилась ракета. Над аэродромом повис комок зеленоватого дыма. Техник Дубровкин выбил ногой колодки из-под колес моей машины, и она рванулась вперед.
В то утро я с особой остротой испытывал радостное, чуть тревожное возбуждение, которое всегда охватывает в начале боевого полета. Подсознательно я чувствовал, что этот полет не будет «холостым». Предчувствие меня не обмануло.
Мы патрулировали над Мурманском. Я был впереди. Справа, чуть сзади меня, летел Соколов; у второй пары истребителей ведущим шел Титов.
Внезапно в наушниках моего шлемофона послышались позывные «Казбека» — наземной радиостанции командного пункта:
— «Кама-3»! «Кама-3»! С северо-запада идет группа противника.
— «Казбек»! Я — «Кама-3», вас понял. Веду поиск.
В небе ничего не было видно. Из труб кораблей, стоявших в порту и в заливе, поднимались черные столбы дыма и лениво расползались в воздухе. С высоты хорошо было видно, как по Кольскому заливу медленно полз караван транспортных судов и стремительно рассекали свинцовые воды миноносцы эскорта. Город утопал в сугробах. Лавируя между ними по занесенным снегом окраинным улицам, не спеша пробиралась в порт колонна грузовиков.
Подумалось: «Ложная тревога» — и вдруг вновь услышал:
— Я — «Казбек». «Кама-3», обнаружили противника? Вам высота семь тысяч.
— Набираю, — ответил я и в этот же момент увидел, как из-за сопки вынырнули строем шесть самолетов. По знакомым силуэтам сразу можно было определить, что это легкие бомбардировщики «Мессершмитт-110».
— Я — «Кама-3», разрешите атаковать, — голосом, сдавленным от волнения, запросил я по радио командный пункт.
— Атакуйте! — раздался в наушниках юношески звонкий голос Сгибнева.
Мы всей группой ринулись на самолеты со свастикой.
Нашим союзником в этой схватке было солнце. Его лучи слепили фашистских летчиков.
Преимущество в высоте и скорости позволило нам почти мгновенно приблизиться к вражеским машинам, которые летели плотным клином вперед. В сетке оптического прицела с каждой секундой увеличивались контуры бомбардировщика. Пора открывать огонь. Нажимаю гашетку. Тускло мерцающие огоньки трассирующих пуль вонзились в тело «мессера». Он волчком закрутился вокруг своей оси и камнем пошел вниз. С первой атаки ведущий у фашистов сбит.