Крылатые люди
Шрифт:
Так Ефим пролежал некоторое время, а полицаи, потеряв его из виду, не спешили к нему, понимая, что и он представляет для них определенную опасность, коли следит за ними. Это и дало ему некоторую передышку.
Однако пауза оказалась недолгой. Вскоре один из преследователей обнаружил себя, направившись в его сторону верхом на лошади. Ефиму помогло, конечно, то, что был он с ног до головы в пыли, в земле. Замерев, следил, как всадник опасливо озирается по сторонам, выявляя, что укрывшегося во ржи пока не видит.
Ефим решил воспользоваться преимуществом внезапности.
Откуда у измученного летчика взялись силы — уму непостижимо! Ефим и сам толком не понял, как оторвался от полицаев. Еще долго бежал, опережая собственные ноги, рухнул в конце концов почти замертво. Сердце его готово было выскочить наружу; он понимал, что в этот момент его могут взять голыми руками, потому что в нем не осталось сил даже для того, чтобы приподнять руку с пистолетом к собственному виску.
Но преследователи не знали такого его крайнего состояния, а он не понимал, почему они, во всяком случае на время, прекратили его преследовать.
Ефим пролежал не меньше получаса, а потом, с величайшей осторожностью осмотревшись, стал пробираться к лесу. И вот уже, не веря своему счастью, оказался перед опушкой. Каких-нибудь сто метров отделяли его от ольхового молодняка, от кустов орешника, но он еще долго осматривался вокруг, вслушивался в пугающую тишину, лежа во ржи, и не враз решился перебежать проселочную дорогу и заросшую буйной травой полянку. Он оказался наконец в кустарнике. Здесь снова, замерев, напряженно вслушивался в лесные звуки и уже неторопливо стал углубляться в чащу леса.
И когда наступила ночь, он долго еще шел. Набрел на небольшую речку. Светила луна, и он решился перейти вброд. Сперва исцарапал ноги и руки осокой, а потом угодил в болотную топь; вконец разбитый, измученный, чуть было и вовсе не утонул. Когда же выбрался, мокрый, в торфяной жиже, отполз на пригорок и тут заметил стог сена. Больше уж не думая ни о чем, подрыл сбоку углубление, забрался в нору и, подгребая на себя сено, провалился в тяжелый сон.
Проснулся от монотонного шасканья оселка по звонкой косе. Не вылезая из своего укрытия, попытался оценить обстановку. Помедлил несколько минут и пришел к выводу что косец один, что лес тут же, что, наконец, вряд ли у крестьянина, кроме косы, есть какое-нибудь оружие. Поэтому Ефим решил попытать счастья у этого одинокого работающего человека.
Тот не просто испугался Васенина, а опешил от его ужасающе-дикого вида. И в самом деле: босой, в лохмотьях (одежда на нем разорвалась, когда продирался ночью сквозь кусты), в застывшей торфяной ржавчине и жиже, с пучками сена в волосах и с пистолетом в опущенной руке:
— Здравствуйте, товарищ!
Крестьянин, опершись на ручку косы, ответил тихо: — День добрый! — И продолжал разглядывать пришельца.
— Нет. Для меня не добрый, — сказал Ефим. — Я советский летчик. Вчера ночью нас сбили, мы горели в воздухе. Прошу у вас помощи: мне нужно как-то выйти на партизан.
Крестьянин
Ефиму показалось, что человек с косой не желает ему посочувствовать, и он стал горячиться. Сперва разразился проклятиями, вспомнив бабу, которая отказала ему в ковше воды, а потом натравила на него полицаев. Распаляясь все больше, говорил крестьянину, что уже недалек час возмездия тем, кто помогал немцам, что наши войска наступают по всему фронту, что всего семьдесят — восемьдесят километров отделяют передовые части от здешних мест и, можно ожидать, что советские войска будут тут очень скоро, буквально днями.
— Так говорите, скоро здесь будут советские войска? — тихо спросил крестьянин.
— Уверен в этом. Очень, очень скоро. Все теперь ясно, бесповоротно. Полный крах терпят немцы, наша победа уже близка!
— Вид у вас… того, привести бы чуток в порядок. А то заметно сразу. Умойтесь там вон, в ручье, да волосы пригладьте. Я дам вам свой пиджак: хоть и неказист, а по здешним местам глаз не режет.
Они шли мелколесьем, поднимаясь на пригорок, а когда стали спускаться, увидели деревушку. Крестьянин, не произнося ни слова, направился к ней, но, как Ефим понял, намеревался выйти к своему дому огородами.
— Вот мой дом. Входите и умойтесь в сенях у рукомойника, а я соберу, чем накормить.
"Что делать? Не подвох ли здесь, вдруг он задумал меня выдать?"
Вошли в избу. Опасливо Ефим оглядел горницу. Крестьянин полез в комод, достал свежую рубашку с вышивкой, льняную.
— Вот здесь я вам полью, потом наденете ее. Хозяин тем временем налил в плошку молока, положил на стол кусок хлеба, сказал:
— Угощайтесь, у меня тоже негусто.
Ефим принялся за еду, хозяин присел напротив.
— Вот вы тут недоверчиво ко мне отнеслись. Я все понял, не глядите, что я простой крестьянин. А знаете, что сделали бы со мной немцы, если бы узнали, что я вас укрываю?
Васенин вскинул на него глаза, прекратил жевать.
— Сожгли бы всю деревню, а меня бы повесили на виду у всех.
Ефим встал, есть сразу расхотелось. Хозяин не пошевелился, смотрел на него исподлобья. Васенин шагнул взад-вперед и вдруг твердо остановился перед ним:
— Пока еще не жгут. А меня — уже. Вот стою перед вами босой… Сибиряк… Воюю, горю над вашей деревенькой… Нет, не желаю, чтоб землю нашу топтал фашистский сапог!..
— Ладно, — умиротворяюще ответил хозяин.
В это время в избу вошел молодой парень, празднично одетый. Спросил:
— Павел Иванович, позволь воды напиться?
— Заходи, пей, — взглянул на него хозяин, не выказывая ни удивления, ни волнения. Ефима же снова обожгла мысль: "А черт его ведает, может, тянет время, а сам затевает половчее выдать?"
Парень, несомненно, хотел узнать, кто тут у соседа, кого и откуда привел к себе в дом. Он взглянул на гостя — поди уловил, что этот человек здесь чужой, незнакомый, странный, — и ушел.