Крыло бабочки

Лейн МаККайла

Они сплетаются, наверное, в который уже раз за эту ночь. Бабочка слишком ненасытна, бабочка стремится выпить его все без остатка, и Мификс, стиснув зубы, сдерживая клокочущую внутри ненависть, позволяет этой женщене вести себя.

Баттерфликс словно вжилась в свое человеческое обличие, сроднилась со своей второй кожей – Древняя-то, которая не может терпеть людей? Он молчит. Он даже не смеется.

В такие моменты он отключается, прячась глубоко в себя. Он не смеет думать о Уэлле, о Скае или о ком-то еще – хотя и знает, что бабочка

видит всего его насквозь. Какие бы щиты он не ставил. Но и ее он невольно считывает, хотя отчаянно этого не хочет.

Ему противно даже смотреть на ее начала. В самом начале, в тот момент, когда она снова появилась в его жизни, Мификс горел. Полагал, что ему хватит силы бороться с ней. Что он сможет переиграть ее в схватке, где по условиям магического контракта он мог ровным счетом ничего. И какое-то время ему даже это удавалось.

Но Баттерфликс, она никогда не отступается. Обладающая потрясающим терпением, которое корнями уходит в миллионы лет, она умеет добиваться своего. Умеет ждать. В конечном итоге она станет той рекой, которая потечет под лежачий камень, чтобы сдвинуть его с места.

При его непостоянстве она стала крепким монолитом, о который он бился в надежде расколоть его. Но раз за разом терпел поражение.

Когда он ушел от нее с победной улыбкой на губах, когда воспользовался состоянием, которого боялись все Древние, тогда Мификс был уверен, что у него все получилось. Он приходил к Флай по первому зову. Возникал, когда она требовала. Без лишних возражений ложился под нее. Входил в нее. Трахал бабочку и позволял ей трахать себя.

Он играл по ее правилам. Все слова, которые срывались с его губ, были адресованы ей. Он стонал от ее прикосновений. Он гладил мягкими перьями ее обнаженную спину. Он восхищался ее телом. Скай в это время оставался где-то на самом дне его сознания. Оба знали, что принц Эраклиона никуда не делся. Но бабочку, казалось, это не волновало.

Она срывалась с цепи, она становилась бешеной и выплескивала на него всю свою неутомимую энергию, пыталась придавить его всей своей силой, но и Мификс отвечал ей взаимностью.

Его шепот ласкал ее слух, а лицо без маски навевало ужас и заставляло ее молчать – замереть, испытывая благоговейный страх, но не дрожать, как могли бы все остальные. Даже тогда, когда он действительно мог причинить ей вред, она не боялась его. Казалось, Баттерфликс всегда была на шаг впереди и имела запасной план на все случаи жизни.

Она предусмотрела все. И потому он никогда не мог переиграть ее. Он пытался. Во время секса он отдавался ей со всей страстью, на которую был способен. Не играл, был собой, приводил ее в такое исступленное состояние, что она, казалось, долго не могла оправиться. Стал ее кошмаром и нестерпимым желанием. Так ему казалось.

И он верил в свою победу. Не понимая, что наступил на те же грабли во второй раз.

Она угнетала его. Чем чаще он кричал ее имя, тем больше умирал внутри, загоняя Ская слишком глубоко.

Она

оживала, а он становился угнетенным. Она тянула из него соки. Она прижимала его к земле, давила со всей своей силой, и он боролся, вернее, пытался бороться с ней.

Но в конце концов она одержала победу. Единогласную и безоговорочную.

И вот наконец они дошли до той точки, когда в Мификсе не осталось ничего. Проклятая бабочка выпила в нем абсолютно все. Вытянула все силы, какие только могла найти. Но, что самое страшное, останавливаться она не собиралась. Ей нужно было что-то еще, а этого Мификс никак не мог понять.

Да, ей нравилось мучить его. Но куда уж дальше? Она хотела получить над ним власть? Так получила, король Легендариума прыгает прямо перед ней на коротком поводке. Он может сбежать в любой уголок волшебного измерения, но какой в этом толк, если стоит ей сказать слово и он прибежит по первому зову?

Наступил момент, когда у него не осталось сил сопротивляться. Кривляться, смешить и изворачиваться перед ней. Дразнить ее, чтобы позлить, потому что на самом деле при таком положении больше ничего ему не оставалось.

Наступил момент, когда Мификс уступил.

Наступил момент, которого он никогда не ожидал.

Наступил момент, когда Мификс сдался.

Поник. Устал биться, хотя это составляло его суть. Он стал тем, кем хотела видеть его бабочка. Послушной куклой, марионеткой, которой она управляла. Он потрясающе стонал. Он завораживающе шептал ее имя. Он входил в нее столько раз, она столько раз насаживалась на него. Они занимались сексом и в его истинном почти человеческом обличии, и в личине, которую он придумал сам.

Она седлала его, он держал ее за бедра.

И они соединялись, соединялись, соединялись – два существа, одно из которых желало обладать другим, а то, другое, отчаянно не хотело впускать его в свое пространство. Но они сплетались в этом неравном сексе, в котором игра велась только по правилам Баттерфликс.

И если Мификс раньше еще как-то брыкался, то теперь он сломан. Это видит даже Стелла, но она молчит. Боится что-то сказать, потому что ей намекнули очень ясно: не смей лезть в отношения существ, до которых тебе как до Дракона. И Скай... Бедный-бедный Скай, который с каждым сексом становится все дальше от него.

Скай, чье имя раньше срывалось с его губ, пока он удовлетворял себя. А теперь он шепчет или кричит имя Баттерфликс – имя, которое вызывает ненависть, ярость, злость. Вернее, вызывало. Теперь это просто... Техничность.

Мификс умел жить только по одному сценарию: гореть.

Но бабочка настойчиво заставляла его познавать другой способ существования в этом мире – заторможенное состояние, когда все делается на автомате. Когда почти все чувства отключены, и ты шевелишься только по инерции. Мификс никогда не верил, что может познать это на себе. Потому что даже когда умер Уэлл, когда он ожесточился, Мификс был жив. Он был собой.