Крылья беркута
Шрифт:
Промолчать и на этот раз — означало бы согласиться с ней. А Надя, наоборот, готова была кричать, что все не так... Да она, может быть, только теперь впервые и узнала, что такое хорошее отношение людей. А Рухлиным, по всему видно, нужно совсем иное.
— Нет, пока не жалуюсь.
— Ну, коли так, дай-то бог... — протянула хозяйка.
— Так об чем у тебя разговор? — спросил Иван Рухлин.
Он резко повернулся к Наде.
Неожиданно заглянувший в окно солнечный луч так ярко осветил его рыжую голову, что она
«Рыжий красного спросил...»
— Я пришла насчет женщины, ее фамилия Васильева, она у вас сено за мужнин костюм выменяла, — не совсем уверенно проговорила Надя.
За столом наступила тишина, все уставились на нее. А Надя продолжала:
— У нее на днях помер муж. Дети пухнут с голоду. Только и надежды — корова. А кормить нечем...
— Здрасте! — зло бросил хозяин и, выйдя из-за стола, руки в боки, стал напротив Нади. — Пущай Советская власть таким помогает, а я тут ни причем. И зря ты, Андреевна, утруждаешь себя.
— Вы не все отдали ей...
— Правильно, не все. Только дело полюбовное. Не смог. Я велел, ежели ей несходственно, пущай возвернет сено, а я ей костюм. Такого добра ныне бери — не ленись. Просят, в ноги кланяются. Каждый день от ворот гоняем. Вот так-то, Андреевна! Ты что же, сама по себе надумала или же краснюки послали?
— Сама...
— Так, так... А все ж, похоже, ты с теми, краснюками? — Рухлин неотрывно смотрел ей в лицо, и в его взгляде было столько ненависти, что Наде стало страшно.
— С ними, — негромко, но твердо сказала она.
— Кому чего. Кто любит попову дочку, кто попову сучку. Ты вот чего скажи нам, шабренка, как там у вас с бабами и девками обходятся? Вот с тобой, к примеру, в очередь стают или же навалом?..
Оглушительный стук в висках... Надо повернуться и уходить, уходить немедленно!
— Такой грязи там никто о женщине не скажет! — сдавленно прошептала Надя.
Больше ей не дали сказать ни слова.
Словно по команде, все сорвались с мест и бросились к ней; все что-то кричали, размахивали перед ее лицом руками, готовые схватить за горло.
За столом остался сидеть только Минька.
Тут прогремел голос хозяина:
— А ну, цыц! Расшумелись, черти! Дай вам волю — совсем заклюете человека.
Надя не ожидала такого оборота и не могла понять, почему Иван Рухлин ни с того ни с сего вступился за нее. Да, да, вступился и спас, ведь жена его уже норовила вцепиться в волосы Нади, а Симон будто клещами сжал ее руки...
После окрика Ивана все отхлынули от нее и, недобро поглядывая, кажется, ждали, когда снова можно будет накинуться...
— Видала, Андреевна? — спросил Иван Рухлин, стараясь говорить как можно мягче и убедительнее. — Вот так в каждой казачьей семье, куда ни взойди: везде тебе будет такая любовь да ласка. И не моги лучшего ждать!
— Казачка — и куды подалась?! К мужичью в подстилку!
Иван Рухлин недовольно махнул рукой, и жена, с трудом сдерживаясь, замолчала и, еще раз кинув на Надю гневный и вместе с тем презрительный взгляд, отвернулась.
— Ну чего тебя понесло к ним? Скажи ты мне, Андреевна, — снова заговорил Рухлин. — Мы же с твоим батьком кровь свою вместях проливали за веру, за царя и отечество, за нашу волюшку казачью. А ты плюнула на все и растоптала. Я уже слыхал про тебя — пошла дура-овца под ножик. Сам собирался повидать и покалякать маленько. Ты только о том подумай, что с тобой сделал бы твой батя покойный, случись такое при его честной и примерной жизни? Ведь кавалер егорьевский! А ты все небось позабыла. Заголил бы он тебе зад, взял бы плетку...
Надя все больше осознавала, что здесь не место говорить о том, что ей пришлось испытать в своей жизни и почему пошла к красным, — все равно ее никто не поймет, потому что они совсем иные люди и не могут понять тех, у кого иное отношение к себе подобным. Спорить с рыжим ей ни к чему. Но и нельзя уйти молчком, как побитая дворняга.
— Хватит о моем отце, — прервала она Ивана Рухлина. — Я знаю, какой был у меня отец! И знаю то, что будь он сейчас живой, за эти ваши поганые слова он напрочь выдрал бы всю твою рыжую бороду. Помнишь, как он тебя дразнил: «Рыжий красного спросил, чем ты бороду красил»?
Надя бросилась к двери, во двор, к калитке. Она слышала, что за ней бежит, изрыгая брань, Иван Рухлин и еще кто-то. Она уже распахнула калитку и выскочила на улицу, когда ее настиг удар. Надя вскрикнула, стукнулась правой щекой о столб и опустилась на снег. Калитка захлопнулась.
Семен Маликов сидел в прихожей на стуле, ближе к входной двери, и чуть слышно играл на гармонике. Рядом стояла прислоненная к подоконнику винтовка, чуть поодаль, ближе к кабинету, пулемет. В углу комнаты лежали несколько седел, шашка, скатка шинели и разные другие принадлежности солдатской жизни.
Несмело приоткрыв дверь, в прихожую бочком втиснулся Василий. На нем была все та же заношенная, покрытая заплатами одежда, только на ногах красовались почти новые опойковые сапоги, щедро смазанные свежим дегтем. Едва Василий вошел, как всю комнату заполнил такой едучий дегтярный запах, что Семену не составляло никакого труда отыскать, откуда он исходит.
— Здорово, — несмело сказал Василий.
Семен молча кивнул головой и, не прекращая игры, указал на стул рядом. Василий сел, не спеша оглядел комнату, еле слышно вздохнул: то ли не понравился увиденный беспорядок, то ли еще что...