Крылья любви
Шрифт:
– А…
Это его междометие было полностью лишено конкретного смысла.
– Я подумала, что мы могли бы…
– Поговорить? – перебил он. – Совершенно верно. – Он подвел Джини к креслу у камина, а когда она уселась, остался стоять, прислонившись к каминной полке. – Давайте поговорим о том, где вы предпочли бы поселиться, какую женщину постарше хотели бы пригласить себе в компаньонки, и о том, сколько так называемых денег на булавки желали бы получать. Мы были в такой спешке, что я запамятовал об этом спросить.
– Как
– Сомневаюсь, чтобы вы приняли хоть одну из них.
– Все они паршивые овцы, вы хотите сказать? В нашем роду Хоупвелл имеется несколько таких, о которых предпочитают не упоминать, скандальных и чудовищно жадных до денег. Боюсь, я теперь попала в их число.
– Скандальных? Или жадных?
– Просто неупоминаемых.
Он улыбнулся:
– Это в корне переменится. Мы приглашены в дом первого министра. Люди будут о вас говорить, но только с восхищением.
Джини в этом сомневалась.
– Благодарю вас, но я не за этим сюда пришла.
– Вы хотите поговорить о деньгах?
– Я вообще ни о чем не хочу говорить.
Джини стало так жарко в этой сильно нагретой комнате, где она к тому же сидела у огня, что она машинально начала расстегивать верхнюю пуговицу на застежке своего халата. Расстегнув ее, решила продолжать в том же духе. Может, хоть это наведет Ардета на нужную мысль.
Его почти черные глаза следили за ее пальцами взглядом, каким следит потерпевший кораблекрушение за кораблем на горизонте, кораблем, уплывающим без него и уносящим его последнюю надежду. Ардет ругнулся. Разумеется, он понимал, зачем она пришла. Если бы полные страдания глаза на бесхитростном лице Джини не сказали ему об этом, то неловкие пальцы, которыми она теребила пуговицы, открыли бы секрет. Словно нервозная девственница, она предлагала ему единственную собственность, которую имела. И если бы он принял жертву, то пропал бы навсегда. Он выругался еще несколько раз на никому уже не понятных мертвых языках. Однако грязные слова не могли помочь ему решить неотложную проблему.
Тогда он потянулся к руке Джини, чтобы удержать ее от дальнейших движений, подумывая при этом, не стоит ли погрузить женщину в глубокий сон. Джини отпрянула, словно испуганная лань.
– Не надо, – попросил он. – Пожалуйста, не пугайтесь.
– Вы умеете управлять людьми, влиять на них, склонять к своему мнению. Я видела, что вы это делаете во время званых обедов, даже сегодня на приеме. Вы угадываете чужие мысли, узнаете, в чем люди нуждаются. Я не знаю, как вам это удается, но прошу вас, не поступайте так со мной. Я отдала вам свою руку, но не свои мысли.
Он взял ее руку и поднес к губам. Поцеловал золотое кольцо на пальце этой теплой, дрожащей и нежной женской руки.
– Вы отдали мне
Он пытался дать ей понять этими словами, что продолжать не следует, однако эта женская особь была упрямой, как мул.
– Мы обвенчались нынче утром.
Одна его черная бровь взлетела вверх.
– Мне кажется, я хорошо помню это событие.
– И это наша первая брачная ночь.
– Второе обычно следует за первым.
– Вы намерены вынудить меня сказать об этом?
Ардет выставил вперед ладони, как бы ограждая себя от такого обвинения.
– Я не собираюсь принуждать вас к чему бы то ни было. И это не я постучался в дверь вашей комнаты среди ночи. И от всей души хотел бы, чтобы вы этого не делали, клянусь небесами.
– Почему?
Не слишком-то он искусен в обращении с женщинами. Быть может, она права, считая, что стала женой человека, не интересующегося сексуальной стороной брака? Вместо прямого ответа на вопрос он сказал:
– Вернитесь к себе в комнату, Джини, там вы будете в безопасности от меня.
– Почему? – повторила она, и Ардету стало ясно, что вопрос касается не ее безопасности, а того, почему ей придется спать одной в их первую брачную ночь.
– Потому что я не могу.
– О, так вы бессильны, вот в чем дело. – Лицо у Джини снова вспыхнуло – и не от жары в комнате. – Потому вы и не возражаете против ребенка, что у вас не может быть собственных детей. Простите, что напомнила вам о… ну, вы меня понимаете.
Она встала, собираясь уйти, но Ардет удержал ее за руку.
– Нет, я вполне здоров в том смысле, о котором вы упомянули.
Еще бы не так, если судить по тому пламени, которое горит у него в крови, и по твердости бугра у него в брюках.
– Вы не считаете меня привлекательной?
– Я считаю вас дьявольски привлекательной. – Ему понадобилась вся сила его выдержки, чтобы отпустить ее руку и отступить на шаг, подальше от соблазна. – В том-то и беда. Я буду проклят навеки, если займусь с вами любовью в эту ночь.
– Но ведь мы женаты.
– Но я дал слово. Я мог бы просто сказать, что устал, или нездоров в каком-то ином смысле, или слишком занят. – Он указал на письменный стол, заваленный бумагами. – Я не стану лгать вам и скажу правду: я хочу вас. Однако я дал обещание.
– Вы дали его мне, и остальное не имеет значения.
Он отвернулся от нее и уставился на языки пламени в камине.
– Для меня имеет, – бросил он.
– Но я освобождаю вас от вашего обещания.
– Я поклялся быть честным человеком, человеком слова, не управляемым инстинктами и себялюбивыми прихотями. Я должен стать лучшим, не таким, как обычный мужчина.
Лучшим, чем тот, кем он был когда-то.
– Вы хотите стать святым?
Он рассмеялся при мысли о том, как повели бы себя эти возвышенные создания, если бы он присоединился к ним.