Крылья нетопыря. Часть II. Трон из костей
Шрифт:
Азарь угодил Молибе локтем в глаз. Его самого едва не зажало насмерть между двумя дугами, к которым крепился полог.
В какой-то момент раздался громкий хруст. Повозка просела, потом подпрыгнула, её развернуло, и наконец фургон прокатился через бок и замер днищем кверху. Как будто издалека раздалось дикое ржание и женский пронзительный визг. Мимо фургона простучали копыта и стихли.
Азарь не видел Молибу и не мог встать, чтобы найти её. В его силах оставалось только корчиться на полу, обхватив голову руками, будто в страхе, что она вот-вот развалится. Ересиарх то рычал со стиснутыми зубами, то орал что есть мочи,
Потом его будто окатили холодной водой. Боль отнюдь не прекратилась, напротив – Азарь ещё долго лежал, приходя в себя, не в силах пошевелиться от усталости, боясь даже вздохнуть лишний раз от боли. И тем не менее он отчётливо понял, что всё закончилось.
Ересиарх лежал на спине весь в крови, раскинув руки в стороны. Железные дуги фургона больно упирались в позвоночник и рёбра. Из правого бедра торчала деревянная щепка. От Азаря шёл пар.
– Молиба! – тихо позвал он, едва разлепив губы. – Молиба… ты слышишь меня? Ты как?
Ответом ему было лишь непонятное бульканье.
– Молиба, подожди, я сейчас! Ещё немного, ты только держись, хорошо? Держись…
Азарь застонал и перевернулся на живот. Потом ересиарх медленно подтянул колени к груди и кое-как встал на четвереньки. Переведя дух после нечеловеческих усилий, Азарь слепо пополз. У него не хватало сил, чтобы поднять голову и посмотреть вперёд. Руки и ноги постоянно разъезжались, отчего ересиарх то и дело падал. Но каждый раз со звериным упорством он поднимался и двигался дальше.
Молиба лежала на спине, разбросав крылья в стороны, и не шевелилась. Лицо птицы было перепачкано кровью. В светло-русых волосах застряли перья, щепки и ещё какая-то дрянь, которую впотьмах толком и не разглядишь.
– Молиба!
Губы Азаря затряслись. На краткий миг ему показалось, что земля вновь уходит из-под ног. Азарь не мог потерять её после того, как только что обрёл снова. Он приложил ухо к груди – дышит. Дышит! Тогда ересиарх бережно приподнял голову сирин и стал осторожно стирать кровь рукавом. Он всё повторял её имя, тихо шептал, как молитву.
Азарь не знал, сколько прошло времени, но в какой-то момент понял, что Молиба смотрит на него, широко раскрыв глаза.
– Ты как? – спросил человек, озабоченно всматриваясь в её лицо.
– Я в порядке. А вот от тебя пахнет кровью.
Азарь только отмахнулся, но сирин нахмурилась и, поднявшись на локтях, красноречиво посмотрела на бедро ересиарха, откуда всё ещё торчала щепка.
– Перевяжи, пожалуйста! – она с мольбой заглянула Азарю в глаза, и тот не посмел спорить.
Он безропотно вынул кусок дерева из ноги и упал на спину. От боли он ещё некоторое время не мог прийти в себя. Азарь тяжело отдувался, а Молиба нависла над ним и махала крыльями, давая воздуха. Когда человек справился с собой и сел, он вдруг понял, что пальцы его не слушаются. Из запястий всё ещё текла кровь.
Молиба заплакала, своими лапами оторвала от рубахи рукав и кое-как с горем пополам перетянула раненое бедро.
– Как ты? – ещё раз спросил Азарь.
Их с сирин глаза находились друг напротив друга.
– Я в порядке, – повторила она. – А тебе нужен кто-то с нормальными руками. Ступай.
– Нет.
–
– Многое. – Он сел и закрыл лицо руками. Нервно забубнил себе под нос: – Хотя чёрт его знает, что там снаружи. Ладно, я выйду и осмотрюсь. А ты сиди тихо и, чуть что, сразу кричи во весь голос.
Сирин кивнула.
Азарь ползком добрался да выхода из фургона и, отбросив полог, вывалился наружу. В кожу тут же впилось множество морозных иголок. Изо рта пошёл пар. На небе уже вовсю светили звёзды.
Не успел ересиарх встать и как следует оглядеться, как его тотчас сбили с ног и принялись трясти за грудки.
– Что ты успел уже натворить опять? Я уверен, что без тебя тут не обошлось!
Азарь сосредоточился и узнал в том, кто его тряс, Лежана. Он был в ярости и, вероятно, решил затрясти калеку насмерть. В этом поджаром старике никто бы не заподозрил такой силы. Долю мгновения ересиарх соображал, чего это зазывала так на него осерчал.
– Илия? – с сомнением спросил Азарь.
– Да уж конечно! Не циркач же твой. Отвечай немедленно, что ты ещё натворил?
Азарь впервые видел Илию в таком бешенстве. Даже когда в самые первые дни в Храмовых скалах, тогда ещё адвокат дедера, Илия корчил из себя вспыльчивого простачка, даже тогда он так не орал.
– Это всё ты и то чудовище, что ты создал!
– Именно так! – охотно закивал Азарь. – Правда, это, скорее всего, не то чудовище, о котором ты сейчас думаешь.
– Ты что, создал их несколько? – Лежан перестал трясти калеку и в ужасе попятился.
– Да. Двух. И ещё не известно, которое из них опаснее.
– Чтоб тебя, ересиарх!
Азарь осклабился. На зубах у него была кровь.
– Чтоб нас обоих, преподобный! Во всём этом твоей вины ничуть не меньше.
Зазывала сел на землю и удручённо покачал головой.
– Неужели я так глуп? – тихо вымолвил он.
– Кажется, я уже говорил, что ты – идиот?
Илия метнул в Азаря разгневанный взгляд и кивнул.
– Да, кажется, именно так ты и сказал.
– Слушай, – начал Азарь таким голосом, будто кто-то наступил ему на горло, – я, конечно, ненавижу всю вашу братию, да и ты, я так понимаю, за милую душу меня прибьёшь…
– Но? – поторопил его голос Синода.
– Кажется, мне нужна твоя помощь, Илия, чтобы разобраться с этими чудовищами.
Зазывала серьёзно кивнул, а потом вздрогнул и оглянулся. За ним никого не было.
– Я подумаю над твоими словами, сударь мой ересиарх! – выпалил Илия, и Лежан упал.
А когда поднялся, это был уже сам зазывала. Он тупо и ошарашенно смотрел по сторонам и всё сильнее приходил в ужас.
Азарь тоже наконец смог оглядеться.
Прямо подле него громко стонал в бреду Дерищан. Скомороха придавило повозкой, и, возможно, у него была сломана рука. Дальше ещё два фургона лежали на боку. Почти все лошади уцелели и остались на месте. Одна лежала с пеной на губах. Стоял гомон. Люди носились туда-сюда, что-то тащили, о чём-то переговаривались. Метатели ножей с акробатом покрывалами забивали пожар, который случился в фургоне скоморохов. Хозяин балагана господин Инош с воплями носился от одной повозки к другой и, картинно заламывая руки, вопрошал небеса: «За что?»