Крымчаки. Подлинная история людей и полуострова

Ткаченко Александр Петрович

– Мы знаем все о вас.

– И что же? – вздрогнул Сандер.

– Мы знаем, что вы еврей.

– Я – крымчак по фамилии Анджело.

– Крымчаки – те же евреи, скрывающиеся под разными фамилиями. Вы – итальянский еврей.

– Я крымчак. И мать моя, и отец мой были крымчаками.

– Вы еврей итальянского происхождения, но для нас это все равно. Главное, чтобы еврей не победил в поединке. Этого не может быть по определению…

– Если так – то да, я еврей, а сдаваться я не буду, – ответил Сандер.

– Если Вы победите, вас расстреляют, а если победит Брюгге – мы дадим вам возможность уехать в Америку, понятно?

И трое в черных плащах удалились. Сандер был подавлен, потрясен.

«Что же это? Знает ли об этом Брюгге? И как он будет драться со мной? Ведь это же спорт! Ах

да, я же еврей, только поэтому… Да к черту, причем здесь моя национальность, я чемпион Франции», – хотел закричать Сандер, но в это время вошел тренер.

– Так, продолжим, я все знаю… Надо драться. В крайнем случае будем уходить, я тут кое-что придумал…

«Ох, эти марсельские припортовые люди, они способны на многое, с ними можно быть спокойным», – подумал Сандер и кое-как заснул перед завтрашним боем.

7

Зал «Олимпия» был заполнен, но особого ажиотажа не было. Зрители – в основном офицеры бундесвера. Парижане расположились вдалеке от сцены, оборудованной под ринг, и их было мало. Когда боксеры вышли на ринг, то зал встал и по команде приветствовал традиционным «Хайль Гитлер!» каких-то высших начальников, усаженных в ложи. Сандер увидел, что возле обеих лож были установлены портреты фюрера… Он начал традиционную разминку перед боем, хотя уже хорошо размялся в одной из актерских уборных. Затем исподлобья взглянул в противоположный угол и увидел немецкого чемпиона. Тот был примерно в его весе же и рыжеват. Сандеру показалось, что немец нервничал: все время примеривал капу, которая, видимо, плохо садилась ему на зубы. Тренер Сандера шептал ему на ухо:

– Не бросайся сразу, дай ему проявиться. Танцуй и уходи, танцуй и уходи. Пусть он полезет. Те, кто его видел, говорят, что он горяч, но тягуч, смотри удар снизу…

Судьей был бельгиец, хорошо известный в Париже, но это ничего не означало. Бой начался. Поначалу Сандер подумал, что Брюгге не так уж силен, потому что двигался медленно и тяжело раскачивал две свои хорошо накачанные руки. Но когда Сандер получил под одобрительные аплодисменты мощный удар по корпусу, то понял, что надо быть осторожней, и начал свой коронный танец с отходами и атаками, всегда выматывающими противника. Все-таки Брюгге был тяжеловат. Сандер начал хорошо потеть, а это означало, что организм заработал вовсю. Ему удалось ответить таким же ударом, и первый раунд закончился.

– Так, теперь все ясно! Он сырой, понял? Рыхлый, выматывай его, загоняй в угол и атакуй, атакуй, Сандер…

И вправду, Сандер почувствовал легкость и начал молотить на полную. Но, к чести Брюгге, он хорошо защищался и переходил в тяжелую для Сандера контратаку. Каждый удар, даже в блок, был ощутим.

Начался третий раунд. Сандер понимал, что пока по очкам ничья, а это значит – победу присудят Брюгге.

«Только нокаут, только нокаут», – замелькало в разгоряченной голове Сандера.

Он продолжил свой танец, заметив, что Брюгге в какой то момент зацепил ковер своей опорной ногой и чуть покачнулся, а это означало, что он подустал. В четвертом раунде произошло неожиданное. Кто-то из зала крикнул на немецком:

– Убей этого еврея!

Крики повторились. Брюгге начал инстинктивно спешить и прибавил движения – и это стало губительным для него. В конце раунда, вымотавшись, он раскрылся, и Сандер нанес ему свой коронный хук справа. Немецкий чемпион завалился на канаты, а потом упал на ковер. В мертвой тишине судья бельгиец отсчитал девять секунд… Совет судей не хотел объявлять победителя. Закончили скомканно, офицеры молча стали расходиться, а Сандер с тренером скользнул за кулисы… Там никого не было – и вдруг какая-то девушка бросилась к Сандеру со словами:

– Спасите меня, они меня ловят! Я еврейка, они хотят меня убить… Вы такой сильный!

Сандер опешил, но сработала реакция боксера: «Бегите за мной!». Издалека он увидел, что возле его уборной черно от нацистских вояк – и в этом момент его чуть не сбил с ног тренер:

– Поворачивай налево!

– И она тоже с нами, – сказал Сандер…

И они втроем оказались у черного входа. Но он был тоже в оцеплении. Тогда они ломанулись в первую попавшуюся дверь. Это была комната, в которой раздевался немецкий чемпион.

Окно было раскрыто настежь. Немец глубоко дышал после нокаута. Когда он увидел Сандера, еще в форме, но без перчаток, тренера и какую-то женщину, он отошел от окна и показал на раскрытое окно жестами:

– Прыгайте, уходите, это первый этаж.

К счастью, под окном не было солдат. После проигрыша интерес к Брюгге был потерян, и никто его не охранял. Втроем они пересекли улочку между театром и запутанными кварталами Парижа и бросились в первое же попавшееся такси. Тренер сказал:

– На Лионский вокзал, поедем на север.

В такси Сандер нацепил на себя захваченные тренером брюки и куртку… Уже в поезде девушка представилась:

– Меня зовут Молли Польская.

– Ого, еще и Польская, такая красивая не может быть не Польской, – пошутил Сандер.

На одной из станций они сошли. Там их ждали друзья тренера и, посадив в машину, долго вывозили из опасных, занятых фашистами мест. Через два месяца они оказались в Канаде.

8

Они поселились все втроем во французской Канаде, в Монреале. Здесь было не до классического бокса с его танцами и уходами, ложными замахами. Канадцев больше привлекал американский тяжелый профессиональный бокс, с дракой до победы, без определенного количества раундов. Это было не для Сандера. И он, обсудив с тренером ситуацию, принял решение закончить свою спортивную карьеру. Сам тренер взялся за юношескую школу, и дела его пошли более-менее… И вот настала пора разъезжаться. Но Молли и Сандер поняли, что не могут расстаться, начался роман, вскоре закончившийся браком. Молли была влюблена в Сандера всю жизнь, с первого момента, когда оценила его поступок в зале «Олимпия» – и в поединке с Брюгге, и в мгновенной спасительной реакции: «Она пойдет с нами». Сандер же угадал в ней женщину, которая внешне чем-то была схожа с мамой, его мамочкой Бетей, и это решило все. И закрутилась новая жизнь. Они начали заниматься бизнесом, связанным с медицинскими препаратами для американской армии, готовившейся открыть второй фронт. Все у них шло успешно, они даже могли помогать бывшему тренеру, но вот климат для южанина Сандера не подходил. Канада хороша для канадцев, остальным надо долго привыкать. Но Сандер и Молли не стали делать этого и приняли решение переехать в Бразилию, в Рио. Там они устроились неплохо, занимаясь теми же делами, что и в Канаде. Все это время Сандер не забывал маму и через Красный Крест пытался найти возможность связаться с ней. Но война перерезала все пути, тем более из Бразилии. Постоянно он переписывался только с семьей Клансье, которая за эти годы стала ему родной. Капитан был уже на пенсии, как и его жена, дети выросли. Дочь работала, а сын по примеру отца стал моряком и ходил на больших пароходах по всем морям и океанам, которые в эти годы были опасны. И вот однажды Сандер получил сообщение от Клансье, что сын его погиб. Их транспортник затопили советские подлодки при подходе к Стамбулу… Сандер понял, что его надежды на связь с мамой становятся все призрачней. Ведь даже сын капитана Клансье, который мог каким-то образом нащупать ее в этом взбесившемся и разорванном мире, погиб…

Сандер не мог смириться с этим. Поскольку дела его шли очень хорошо и он становился состоятельным человеком, он надеялся, что после окончания войны все же сможет добраться до своей родной улицы, до своей родной мамочки, которая, по его внутреннему ощущению, была все еще жива.

9

Бетя действительно была жива, и всю войну прожила все там же, у родственников, на Одесской. В самом начале войны ее Вениамина забрали на фронт, и где-то через год Бетя получила извещение, что он погиб на передовой, будучи простым пехотинцем. Горе ее было безутешным, несмотря на то, что соседские женщины получали такие же скупые бумажки о смерти своих сыновей. Она работала уборщицей в одном из открывшихся магазинов оккупированного города, чтобы как-то прокормиться, и начинала побаливать чем-то непонятным. Пойти к доктору возможности не было. В конце сорок первого, когда немцы расстреливали евреев и крымчаков, к ним в дом пришли солдаты и спросили у соседки-татарки, есть ли в доме евреи и крымчаки. Та сказала, что нет.