Крымчаки. Подлинная история людей и полуострова
Шрифт:
– Что за бакинец? Катала? Лох? Залетный или наш, местный?
– Сам понимаешь, у нашего местного таких бабок нет. Ставки называл, начиная с «кати», потом «пятихатку» и «тонну» объявлял…
– Блефует, тварь… Ну хорошо… Молодой или старый?
– Ну, твоего возраста… Я поспрашивал тут и там, говорят, на рынке поднялся… Верняк, Зяма.
– Надо посмотреть на него. Зови в ресторан, увидим, что за селезень.
Назавтра в «Астории» состоялся ужин. Бакинец был щедр и выставил шикарный стол. Сказал, что хочет поиграть,
– Ну скажи, – зажав четвертак в руке, обратился Зяма к бакинцу… И тот, не думая, ответил:
– Вторая, шестая, остальное твое.
Зяма посмотрел купюру.
– Твое, бакинец. Завтра в семь у «Подковы».
И разошлись.
– Ну и как он тебе? – спросил Гунявый одновременно с Армяном.
– Бабки бросает не тощие, но думаю, что непрофессионал, если согласился встретиться и еще стол выкатить. Так, хочет прокатиться на фуфу. Но заводной. Одно нехорошо: сидел, по-моему, а оттуда приходят нашпигованными. Кто знает, что у него в калгане. У таких и пушка может быть припрятана. Ладно, завтра начнем и посмотрим. Случай чего – свалим из города да месяцок покатаемся, родина у нас большая…
Назавтра они все встретились у бара «Подкова» с медлительной барменшей Зосей. А назывался бар так из-за того, что стол для выпивки был высоким и в форме подковы. Долго у него не застаивались. Выпивали, потом стояли и толковали. Уходили и возвращались. Так вот, обошлось без всего этого. Просто встретились и пошли за старую баню на баскетбольную площадку «Буревестника». Там-то и начали игру…
– Во что будем играть? – спросил бакинец.
– Чмень… Так, Гунявый и Армян, смотрите по сторонам, чтоб никого… И начали.
– По сколько ставим?
– Начнем с пятихатки… Да чего там, давай с тонны…
– Ваша воля, вы у нас в гостях, сэр.
– Играем на всех купюрах?
– На всех…
– Скажи…
– Вторая, пятая…
– У меня четыре, – сказал бакинец.
– У меня три… Считаем вместе. Одна штука.
– Одна.
– Скажи.
– Первая, пятая.
– У меня бак.
– У меня… По нолям.
И пошло-поехало. Сначала бакинец влетел на десять тысяч, но потом отыгрался вчистую. Его глаз горел и прыгал, он подкуривал сигаретку и снова начинал:
– Скажи…
И Зяма сказал, потом еще сказал, и еще, и попал на восемь штук.
– Ну что, дашь отыграться?
– Конечно, что за деньги, Зяма, для нас с тобой.
Бакинца повело. Он стал выигрывать, но к четвертому часу игры он уже попал на двадцать пять штук. Гунявый и Армян стояли на стреме, смотрели по сторонам, но друг другу иногда подмигивали: мол, «Зяма тянет бакинца на канифас», что означало – Зяма его обыгрывает. И вот уже к вечеру сам бакинец дал заяву:
– Все, я попал на полтинник, с собой больше нет, может…
– Нет, –
Бакинец стал доставать из карманов своей куртки и пиджака пачки с сотенными, переклеенными крест-накрест белой бумажной лентой с красной полоской посередине. В каждой пачке по сто листов, то есть десять тысяч рублей. Всего Бакинец подзалетел на пятьдесят тысяч. Это при том, что «Жигуленок» тогда стоил пять шестьсот официально. Это были сумасшедшие деньги для обывателя. Но только не для игровых.
– Пересчитывать не будешь? – спросил бакинец и как то молча и тихо ушел, исчез, растворился…
Зяма, Гунявый и Армян тронулись в сторону центра города, тоже тихие, отработавшие на нервах почти целый день, и, приняв в «Подкове» по сотке коньяку, разошлись. Зяма взял такси.
– На Петровскую балку. Червонец.
Неделю никто из них не появлялся на местном бродвее. Не видно было и бакинца. Но в первый же день, как только Зяма вернулся к перилам у Черной аптеки, к нему подошли Гунявый и Армян, и в тот же миг моментально появился и агрессивный бакинец.
– Ну что, сука, раздел меня? Доволен? Я тебя все равно сделаю! В карты будем играть, только не здесь – здесь у тебя семь тузов в колоде, здесь у тебя все схвачено, вся масть крапленая…
– Слушай ты, фраер, маразна ёл, иди к черту! Не я тебе навязывался, ты сам прикатил с булганака. Давай сыграем во что хочешь, я тебя все равно обыграю – хоть в абдрашик, хоть в костяшки, в карты… Фраер, ну давай! Может, ты блатной? Так у нас это не проходит… У меня самого было две ходки, при Сталине и после. Так что не политический я. Я играю, понял, в картишки, в чмень… А ты…
– Тише, тише, уже лягавые идут…
– Хочешь играть, козы чисхан, чтоб твои глаза лопнули, да я тебя и в твоем Баку раздену! С кем хочешь играть, баран, с Зямой? Да, Зяма Колупата тянул в Москве, Хама в Киеве и Костю Котика в Одессе, а он мне: я тебя… Что, попал на полтинник? Тоже мне бабки, я за жизнь проиграл полстраны и столько же выиграл. И прикупа никогда не знал, а ты один раз завалился и уже обосрался… – попер на бакинца Зяма.
Бакинец притих, потоптался и стал уходить.
– Завтра поговорим…
Назавтра, успокоившись, они договорились через месяц сыграть в Баку, на родине бакинца…
– Причем карты купим новые, в том магазине, который ты сам выберешь, колоду вскроем при мне, но из десяти я выберу одну, а то еще зарядишь…
На прощанье Зяма спросил:
– Эй, бакинец, может, тебе денег дать? Пока домой доберешься, жить как-то надо…
– Опять обижаешь.
И они разбежались. А Гунявый и Армян потащили Зяму в кабак.
Через месяц они втроем приехали в Баку, поселились в привокзальной гостинице, дозвонились бакинцу. Сидели в номере, потому что жара была невероятная, хуже, чем в Крыму.