Крымчаки. Подлинная история людей и полуострова
Шрифт:
Следователь допрашивал Семена и Артура отдельно и каждому говорил через переводчика, что все уже сознались, что они заброшены русской разведкой, что им дано задание осмотреть места высадки с моря на турецкую землю в случае поражения от немцев, и никакие доводы и уверения не давали результата.
Тогда же, уведенный в камеру после очередного допроса Галач услышал крики Семена… «Начали пытать», – пронеслось в голове у Галача. И он не ошибся. Когда крики и стоны утихли, то снова потащили к следователю и его. Галач слышал, что в турецких тюрьмах практикуют пытки для своих сограждан, а уж для подозреваемых в шпионаже… Он снова не ошибся. Каждый день придумывалось что-то новое. Удары по голеням палками, выкручивание рук за спиной, избиения, в общем, весь набор инквизиторских пыток, плюс набор самых современных механических приспособлений. Рубленый шрам через левую щеку, оставшийся на всю жизнь
Они встретились вместе впервые после их ареста на мысе Трабзон и убедились в том, какое ужасное время они прожили порознь… Похудевшие, ослабевшие, со следами пыток, не знавшие, что происходит на родине, а шел уже сорок третий год, они посмотрели друг на друга и расплакались. Даже охранники отвернулись, чтобы не видеть этого. И еще – они утвердились в мысли: их везут расстреливать. Впервые, оказавшись вне стен тюрьмы, они дышали и дышали морским воздухом, хватая его большими глотками. Это был все тот же воздух их родного Черного моря, только чуть резче, насыщеней, горячей. Их долго везли вдоль моря, с остановками, даже кормили, давали воды, наконец они увидели вдали огромный город с мечетями и одним большим куполом церкви Айя-София.
– Стамбул! – воскликнул Галач. Охранники одобрительно кивнули. Они проехали через весь Стамбул, через мост, соединяющий Азию и Европу, и медленно стали выбираться из этого великого, чем-то родного, но в то же время и чужого города. Ехали два дня и две ночи, и вот наконец – небольшой город.
Охранник сказал:
– Это город Кыркларели.
Они остановились у небольшого здания, снова-таки похожего на тюрьму. Но это была уже не военная тюрьма, да и город располагался в невысоких горах, поросших низкорослыми деревьями, кустарником, местами соснами и, конечно же, кипарисами… Галача, Семена и Артура поместили втроем в одну камеру, и они мгновенно уснули. Назавтра их разбудили, как всегда, рано и перевели в разные общие камеры. Встретиться они могли только на прогулке. Это расстроило их, но и ободрило. Они поняли, что попали в тюрьму более мягкого режима, а это означало, что самый низкий уровень жестокого отношения к ним со стороны турецких властей они прошли. О них и в самом деле забыли почти на полгода. В камерах стали устанавливаться кое-какие отношения. Когда узнали, что Галач из тех, кто чудом уцелел, когда немцы брали Севастополь, – а в Кыркларели в основном сидели турки за незначительные преступления, – то отнеслись к нему, как показалось, с уважением. И еще его спасал крымчакский язык. Это же самое Галач передал о своих друзьях в другие камеры, туда, где сидели беглые румынские, итальянские, югославские солдаты. Война ведь не только разъединила, но и объединила простых людей в тюрьме, и они начали, противясь общему злу, помогать друг другу. Так, Галач от турок узнал о том, что произошло за это время на фронте, что русские войска уже шли по Европе, а Крым освободили. Он рассказал это на прогулке Семену и Артуру. Радости не было предела. Из рассказов же турок он узнал, что тюрьма города Кыркларели находится почти на границе с Болгарией, и отсюда рукой подать до страны, где правил тогда царь Борис третий. Он, несмотря на договор с Германией, держался почти нейтральной позиции. Они не знали, что в августе сорок третьего царь Борис умер, и правительство Болгарии сразу же после его смерти заявило о полном нейтралитете. Тогда же после нескольких допросов Галач, Семен и Артур поняли, что интерес к ним пропал, да и дела во Второй мировой войне складывались так, что они, приплывшие в Турцию на обломке палубы, не нужны были Турции, и что с ними делать, хозяева попросту не знали. По крайней мере до конца войны.
Разобраться в этом помог случай. Где-то в начале сорок пятого в тюрьме объявили карантин. Прошел слух, что в городе выявлены очаги холеры, что заболел холерой чуть ли не сам начальник тюрьмы. Галач, закончивший почти три курса мединститута и соображавший кое-что в бациллах и вибрионах, передал через охранника начальнику тюрьмы, что знает, как не дать развиться болезни. Вскоре Галача вызвали к начальнику тюрьмы. Перед ним сидел большой толстый турок, явно здоровый, но мнительный.
– Скажи, как избавиться от холеры? Мне сказали, что ты знаешь.
– Я
– Я не болен, но я боюсь заболеть.
– Есть одно препятствие, вы мусульманин и не пьете вина, а для того, чтобы не заболеть, надо пить в день пол-литра кислого молодого вина, кислая среда убивает вибрионы холеры.
– Откуда ты это знаешь?
– Учил в институте.
– Молодое вино – еще не вино, уходи.
Прошло, наверное, месяца два, и карантин сняли. Начальник тюрьмы не заболел. Но охранник, водивший Галача к нему, сказал, что каждый день их «башка» был немного навеселе. Галач понял, что тот пил тайком молодое вино весь этот месяц.
Как-то уже весной, когда даже в горах стало тепло, Галача, Семена и Артура вывели на прогулку почему-то вместе, и у самого низкого спуска стены охранник шепнул Галачу:
– Бегите, через лес, через эту гору, там не потеряетесь… Никто вас не тронет и стрелять не будет.
«Убьют, – подумали одновременно все трое, – провокация». Но Галач вспомнил хитрые и одобряющие глаза «выздоровевшего» начальника тюрьмы и, не раздумывая, махнул через стену, а за ним Семен и Артур. Ни крика, ни выстрела, ни шума не последовало. Они рванули в лес, потом долго бежали и, наконец, уже медленней и уверенней пошли в горы. Через месяц они уже были в Болгарии, в партизанском отряде имени Василя Левски. Дав правдивые показания, они ждали решения своей судьбы. Но судьба решалась долго. Они достойно сражались, а после войны пробыли в Болгарии почти два года. Вернулись на родину только в сорок седьмом. И, конечно, попали в лапы госбезопасности, где их еще долго допрашивали, проверяли. Но пребывание их сначала в турецких тюрьмах, а потом в болгарском сопротивлении сделало свое дело. Вскоре их отпустили. Особенно подействовала справка, выданная командиром партизанского отряда. Заверенная треугольной печатью, она гласила: «Артур Семен Галачов воевал сумело с партизанов отрад против гитлеров солдатов 1943–1944. Ком. Стойко»…
Так иногда распоряжается судьба. До конца дней своих Галач знал, что все, к кому он собирался в гости, спрашивали: «Это какой Галач? Юра? Тот, у которого через всю правую щеку рваный шрам? Откуда он у него?» Но Галач не распространялся насчет шрама. Знали только посвященные.
Другая сторона
На переправе творилось невообразимое. Подводы, полуторки, пешие люди с узлами и детьми на руках валом валили на пристань, от которой отходили один за одним катера, паром, даже весельные лодки… Шла эвакуация из Керчи через пролив, соединяющий Азовское и Черное моря, на полу остров Тамань, в Краснодарский край, из которого можно было добраться железной дорогой до Урала и дальше… Немцы уже полностью заняли Крым и выдавливали последних военных и беженцев… Время от времени паром и все остальное плавающее бомбили, истребители расстреливали людей с воздуха. Стоял панический крик женщин и детей, рев животных, которых пытались взять с собой…
И, как всегда, был человек, ответственный за весь этот кошмар, пытавшийся помочь каждому и одновременно всем. Это был военный интендант Михаил Мешулом, точный и исполнительный, но, к сожалению, с трудом разбиравшийся в причинах стихийного бегства и не умевший управлять паническими настроениями… Он носился от объекта к объекту, от семьи к семье, а в мозгу его сидела только одна мысль: он еще не вывез свою семью – жену с тещей и двумя детьми – не только не переправил через пролив, но даже не доставил сюда, на переправу… Было холодно, ноябрьский дождь вспарывал воздух и ветром, смешанным с дымом, криками и слезами, швырял его в разные стороны.
Сзади незаметно подобралась черная эмка, из нее вышли два человека. Это были мужчины явно начальственного и надменного вида. Было видно, что в машине сидели женщины, дети, и она забита вещами…
– Интендант, нужен отдельный катер. Ты отвезешь наши семьи на ту сторону… А мы здесь кое-что доделаем и сразу вслед за вами…
– Не могу, моя семья еще дома, уже собранная. Я сейчас их привезу и тогда вместе…
– Никаких вместе, ты перевезешь только наши семьи. А мы заберем твоих, давай адрес!
– Нет, не могу…
– По закону военного времени сможешь… Или мы не про махнемся… Понял?
Мешулом начал метаться, чтобы найти выход, просил кого-то из легко раненых солдат сходить за семьей. Но никто не слышал и не слушал, а эти двое стояли над душой и стращали.
– Еще минута – и все твое отродье будет уничтожено, понял? Сказали же тебе, мы сами остаемся, заедем за ними, встречай нас на том берегу…
И Мешулом поверил. Быстро погрузили на подошедший пароходик две семьи с пожитками, и он как сопровождающий отбыл на берег Тамани.